Карта нашей любви - стр. 28

Песок, который до этого момента был твердым, как бетон, становился мягче и чище. Вереница баров сменилась рядом отелей, территория и бассейны которых заходили далеко на пляж. Холли сняла шлепки и с удовольствием позволила песку просочиться сквозь пальцы ног. Она сняла лямки топа, чтобы не оставлять полос на загаре, и остановилась, чтобы нанести защитный крем. Солнце стояло в самом зените, и она ощущала всю его мощь на собственных плечах.

Притом что пляж Лаганаса был переполненным и шумным, нельзя было не отметить захватывающий дух вид, который открывался, если повернуться к песку спиной и посмотреть на море. Остров в форме черепахи отчетливо виднелся на северо-востоке, и бухта Лаганаса огибала его как раз спереди. За песком в отдалении отчетливо виднелись скалы. Море здесь также было достаточно спокойным, лишь слышался тихий плеск волн, заползающих на берег.

Сейчас, когда вокруг стало чуть меньше народу, Холли позволила себе замедлить шаг и подойти к краю воды. Ей нравилось, как ее босые ноги оставляли следы на влажном песке, а уже через секунду волна смывала их, делая песок ровным, как новый холст – снова и снова, как ребенок бесконечно стирает «Волшебный экран». В этой части пляжа встречалось больше ракушек, и Холли вспомнила, как они с матерью ездили на Брайтон-бич.

Ей тогда исполнилось семь или восемь, и это было волшебное время еще до того, как Дженни стала сильно пить. Они садились вдвоем на поезд в Лондоне, наслаждаясь первым теплым днем летних каникул. Мама всегда говорила о том, как скучает по морю, и, пока Холли сидела у окна и наблюдала за полями и домами, Дженни в который раз рассказывала ей о том, как приятно стоять на песчаном пляже и смотреть на море, как было бы хорошо, если бы все это было возможно.

– Ты любила морское побережье, когда была малышкой, Холс, – говорила она дочери, беря ее руки в свои. – Ты всегда была как мама, поэтому я знаю, что тебе понравится на Брайтоне так же, как мне.

И Холли полюбила его. Она любила убегать от волн и визжать от удовольствия, когда они бежали за ней по пятам; она любила строить замки из песка и украшать их галькой; она любила вкус мороженого, особенно когда оно таяло в самом низу рожка. Но больше всего она любила, какой мама становилась в эти дни – такой счастливой, беззаботной, полной радости. Это было одно из самых сильных воспоминаний о матери, которые остались у Холли. Ну, одно из тех, к которым она любила возвращаться. Были и другие, конечно, но они прятались в той части ее памяти, которая находилась под тяжелым замком.

Теперь она знала, что мама, скорее всего, бывала здесь, на Закинфе, – может, даже стояла на том же месте, где прямо сейчас стояла она сама. Возможно, поэтому у нее была такая тяга к морю? Стояла ли она на этом пляже, вглядываясь в бесконечную голубую гладь, и верила, что все возможно? А тетя Сандра? Делала ли она то же самое?

Холли заставила себя отвернуться от завораживающего вида и продолжить свой путь по пляжу. Такие темные мысли не приведут ни к чему хорошему, как и вопросы, адресованные Вселенной, на которые она никогда не получит ответа. Мама умерла, тетя умерла, и она осталась совсем одна. Только это было реальностью.