Карамелька для Барса или танго на Байках - стр. 7

Более поздний рисунок выглядел более приземлённым, реалистичным, но всё ещё с флёром и такой себе лёгкой дымкой её надежд и мечтаний.

Портрет человека стал схематичным изображением настоящих черт, что отобразила природа за прожитые года.

Пейзаж встречался реже, но и тот, который был, утратил сочность и приобрёл лёгкий слой налёта действительности. Мама стала в основном рисовать природу в дождь.

А вот самые последние рисунки бесподобны в плане техники, но страшные и горькие по своему наполнению. В них преобладал страх, властвовала безнадёжность, и был чётко виден приход смирения.

На последних рисунках был нарисован портрет лишь одного человека – его отца. И Данила был изображён настоящим, без прикрас.

Больше всего в изображениях отца пугали его глаза: художница в них чётко отобразила искру сумасшествия и внутренней злобы, в чертах лица преобладала демоническая заострённость и хищная необузданность живого монстра. Не человека.

Природу мама больше не рисовала совсем.

Своё дитя, то бишь его, тоже не нарисовала ни разу. Почему? Наверное, не смогла. Видимо, его внутренний свет не был достаточно ярким, чтобы пробиться сквозь тот мрак, в который превратил её жизнь Данила.

В раннем детстве и юности он не мог понять, почему мама видела отца именно таким. Позже понял: мать отобразила саму суть гнилой души Данилы Добрынина.

Она его словно предупреждала в своих рисунках, молила не приближаться самому, и не подпускать к себе это чудовище.

Жаль, что вовремя понять он этого не смог. Вдвойне жаль, что в конечном итоге, для того, чтобы осознать эту истину, ему вначале пришлось пожить с монстром и ощутить на себе всю глубину «родительской любви» Данилы.

В жизни юного Андрея отец появился лишь к двенадцати годам. По-хозяйски вошёл в дядин дом, бросил тому папку, как собаке кость, и поставил перед фактом, что забирает его, Андрея, к себе.

Что же было в той злополучной папке, что дядя безропотно отдал ребёнка фактически чужому человеку, он до сих пор не знает.

Сейчас он понимает, что ничего хорошего, это уж точно! Так как появление вмиг проступившей синюшной бледности на родном лице отпечаталось в памяти подростка на десятилетия вперёд.

К появлению родителя в своей жизни он отнёсся настороженно, но без агрессии. Характер был не тот. Да и, чего уж греха таить, хотелось родительской любви. А подростку, ни разу не ведавшему её, хотелось вдвойне, если не больше.

Нет, дяди его не обижали, наоборот - любили, поощряли в стремлениях, развивали таланты, заложенные природой, вкладывали в него не только средства, но и душу… Да только всё это не то!

Как любому подростку, ему хотелось видеть рядом именно родного отца, уловить в его глазах проблеск гордости за него, за Андрея! Почувствовать тепло и поддержку самой родной души в этом мире, ведь материнской ему не ведать уже никогда! Но у него теперь есть отец, который его нашёл и признал.

Вот так, в порыве юношеского максимализма, ради похвалы родителя, он был готов горы свернуть голыми руками.

Это-то его и спасало в первые два года жизни под крылом Данилы. Тот видел и наслаждался щенячьей преданностью в глазах нежеланного отпрыска. Наслаждался, но всё же сначала аккуратно, а потом и не очень, проверял границы детской любви и преданности.

Яркой вспышкой в памяти проскочило воспоминание одного из подобных случаев: