Капкан захлопнулся - стр. 24
– Будь ты менее известен, уже распрощался бы с жизнью! – Причём произнёс такое вполне уверенно, скорее всего, знал, о чём говорит.
– А теперь слушай меня, – продолжил оперативник. – Ты в школе работаешь, видишь, каково людям живётся. Иная нарожает для своего удовольствия, а общество расхлёбывай. Думала, ребенка приносит, а на самом деле нищету плодит. И ты правильно делал, что эти юбки не пропускал, бабы, они для того и созданы, чтобы рожать, но отвечать-то кому-то надо. Вот ты и ответишь, хватит – понежился на белом свете, за всё надо платить, так что имей мужество принять то, во что вляпался… И ещё было у Ветлицкого сильное подозрение, что все эти явки-пароли – только прелюдия к их со Старцевым увлечением, отыскать збруевское золото и за пока ещё робкими попытками оперативников выведать у назначенного «маньяком» об этом, причём узнать так, чтобы старшие по званию ничего не пронюхали. Будь они в ином положении, так давно бы своему «подопечному» башку раскололи о первый же стол в отделе.
– Итак, думаем над причинами!
Иногда Семён, играя, произносил слово «вспоминай», вроде бы он точно знает, что Андрей – преступник, иногда даже не прикрываясь тем, что якобы помогает «вспоминать», рассказывал о том, что узнал из заявлений потерпевших, а вот с какой целью наносились побои – неизвестно. Не знали этого и работники милиции, не знал и молодой опер, решивший заполнить такой пробел, а вышла какая-то несуразица, то есть было трудно судить, насколько Семён прав, возможно, всё гораздо проще, чем напридумывал он, возможно – сложнее, Ветлицкий полагал, что бил пострадавших заурядный «шизик». Говорят, что сыщики даже к полнолунию пробовали привязать даты нападений, ну, здесь они точно «видиков» насмотрелись.
– Запоминай: первое – ты долго работал в школе и устал от детей. Ясно?
Андрей хоть и не совсем долго работал, но не до такой же степени устать, чтобы свихнуться.
– Понял? Теперь второе – ты хотел обратить внимание на нищету, что плодить таковую негоже.
Хотя и такое утверждение Ветлицкому показалось вздорным, на опознаниях стало ясно, что все потерпевшие были женщинами молодыми и состоятельными. Две из них даже в милицию пришли в приличных шубках, так о какой же нищете могла идти речь? Что-то здесь у Семёна не вытанцовывалось, но Андрей соглашался, страшась его выходок.
Третий пункт и вовсе попахивал мистикой, почерпнутой из прикольной литературы, якобы бивший от удара должен был зарядиться какой-то энергией и вдохновением для того, чтобы лучше писалось (так и хочется заметить – бред сивой кобылы), но это Андрей сейчас так думал, а тогда, только молча кивал головой.
– Ты не кивай, не кивай, а повторяй, чтобы лучше запомнить. Завтра дознавательнице на допросе всё в точности повторишь, и не дай бог, чего-нибудь перепутать.
После того как он запомнил третью причину, была ещё и четвёртая, то есть опер действовал по принципу – кашу маслом не испортишь и чем больше «натрещим» в протокол, тем правдоподобней будет выглядеть. Так на четырёх причинах и остановились… это завтра, когда ему придёт в голову пятая, совсем уже беспонтовая, идея о близости конца света, Семён не постесняется даже при Наталье Петровне выдать таковую, но о том чуть позже, а пока – суббота.
Перед входом в камеру изолятора дежурные обыскали Ветлицкого и, найдя краткие записи, которые делались наверху, только головой качали, передавая один другому листы бумаги. Может, они удивлялись ловкости «работы» оперативников, а может, и правда негодовали, ведь не все же милиционеры были посвящены в тонкости разработки дутого дела.