Канцоньере - стр. 16

Твой ярый свет давно мне очи вяжет.

Пусть превратиться в лавр меня обяжет

Слепительная жительница неб.

Она ж, безжалостнейшая судеб,

И тут моей мне просьбы не уважит.

Иль – обернуться камнем мне подскажет

Весьма прочнейшим, нежли черствый хлеб?

Тогда б я стал алмаз иль мрамор белый

(С испуга), а быть может: сердолик,

Ценимый тоже чернью оголтелой.

И груз мой с плеч спихнул бы в тот же миг,

О, много больший, чем несет старик,

В Марокко от рутины очумелый.

Не Актеон любовался Дианой,

Плескавшейся в зной рекой ледяною,

Сведенный с нею случайностью странной, –

Я стыл пред пастушкой грубой, простою,

В струях полоскавшей пестрое платье:

Мне Лавра локон сверкнул над волною,

Как солнце, снявшее с мрака заклятье, –

И в страсти холодной стал вдруг дрожать я.

Высокий дух, дворецкий тела,

В котором временно живешь

Как мудрый, славный управитель, –

Днесь римский скипетр ты возьмешь

Чтобы народ понудить в дело.

Традиции возобновитель,

Прими мой стих! Он грустный зритель

Исчезновенья древних слав:

Везде коррупция и татьбы,

Куда все так бегут – узнать бы,

Агонью близя средь забав.

Мы все – расплав

Из лет, бездарности и лени –

Так, за власы и на колени!

Я сомневаюсь, чтобы вскоре

Ты смог прервать их крепкий сон –

Отличников в холопства школе, –

Но без тебя ведь – дух наш вон,

Так и помрем дерьма в зашоре,

А лучше смерть в открытом поле

Ударь – пусть закричим от боли,

Пускай возненавидим грязь

И жизни гаденькой бездарность!

Прими заране благодарность

Сих слез, я лью их, не таясь, –

К тебе, мой князь.

Дай нам великую свободу

Свободно зрить в глаза народу!

Стены, которых все трепещет

Поныне мир, чтя времена,

Которым, бают, нет возврата, –

Могилы, коим мысль верна,

Над коими листва лишь плещет,

Где спят столь славные когда-то, –

В забвенье – будь оно треклято:

Отсутствье памяти – порок!

Ну, где вы, Сцеволы, вы, Бруты?

О, сколь прозванья ваши круты

Для тех, кто вызубрил урок

Подляны впрок,

Кто стал весомей на порядок,

Когда страна пришла в упадок!

И коль заведуют земными

Делами вправду небеса,

Коль души мертвых к нам взывают, –

К тебе текут их голоса,

Чтоб не считал ты впредь своими

Всех тех, кто нас подозревают

И обирают, раздевают,

Твой замок превратив в притон,

Куда нет ходу добрым людям,

И нет суда неправым судьям,

Весьма безжалостным при том.

Очисть твой дом,

А есть нужда в нас – трубным гласом

Нас извести о том тогда сам!

В слезах жены и люди штатски:

И молодежь, и старики, –

Весьма порядком недовольны,

Равно: тонзуры, клобуки

И прочи… все к тебе по-братски

Взывают, в слове некрамольны,

И бедняки, что, подневольны,

Тебе несут свою всю боль,

Способную смягчить тигрицу, –

Взгляни же, князь мой, на столицу:

Бурлить ей и кипеть доколь

И нудить голь

На непродуманные действа?

Скорее отврати злодейства!

Стервятники и проча нечисть

Загадили опрятный Столп,

Чем и себе, и нам вредили, –

Об этом плачут сонмы толп:

Верни им то, за что, увечась,

Они горбатились и стыли!

Чрез тыщу лет они в могиле

Сгниют – доколь им Царства ждать,

Что на заре помнилось века,

И над правами человека

На гуще кофия гадать?

Им сострадать

Не словом ты, но делом должен,

Коль ими властию одолжен.

Как часто помыслам высоким

Судьба-завистница вредит,

Мешая им осуществиться.

У власти став, не стань сердит,

Не будь к поверженным жестоким: