Канцоньере - стр. 14

Когда увозят в чуждые уделы

Ту, от кого и Феб впадал в изъян, –

Пыхтит и преет в кузнице Вулкан,

Чтоб Громовержец вволю сыпал стрелы.

Тот шлет грома и снег, и дождь: свет бел, и

Что там снаружи – Цезарь или Ян?

Земля слезоточит, из дальних стран

Нейдет светило, чьи лучи несмелы.

К Сатурну с Марсом переходит власть –

К зловещим двум звездам, меч Ориона

Пловцов несчастных сокрушает снасть.

И от Эола узнает Юнона,

Нептун и мы про злейшую напасть:

Нет той, к кому природа благосклонна.

Но если Дафны облик осиян

Является в отечества пределы, –

В работе Сицилийца есть пробелы:

Он тщетным рвеньем в кузне обуян.

Юпитер громыхнуть хотел бы, ан

Куда грома девалися дебелы?

И Аполлон, взглянув в лицо Кибелы,

Цветами обновил покров полян.

Дыханье с Запада смиряет лоно,

И кормчему отныне не пропасть,

В лучах раскрылся венчик анемона,

Противная звезда спешит упасть

И предоставить той часть небосклона,

По ком слез излила немало страсть.

Латоны сын на этот балаган

От козырька заоблачной капеллы

Кидает взоры сильно оробелы:

Где та, что нанесла нам столько ран?

Но, видно, застит взгляд ему туман:

Она не мнет стопой нигде плевелы!

И тотчас все его поступки квелы,

Как у того, чей вдрызг изломан план.

И смотрит он на вещи отрешенно,

Как человек, наплакавшийся всласть:

Вид жалкий у него – ну, что ж вы, донна?

Ведь видеть вас, вас петь – благая часть.

Хоть тучки по небу – все шасть да шасть, –

Безветренно, без перемен – сезонно.

Тот, кто в Фессальи перебил косяк

Сограждан, близкой крови не жалея, –

Оплакал все ж бунтовщика Помпея,

Которому был тестем как-никак.

Пастух, пробивший чурбану чердак,

Оплакал сына своего, злодея,

И, на Саула злобы не имея,

Царя похоронил как добрый враг.

А вы, которой жалость непонятна,

У коей есть броня противу стрел

Амура, пусть он целится халатно, –

Какой бы мукою я ни горел –

Слезинки я у вас не подсмотрел:

Одни презрительного гнева пятна!

Стекло, в чей ныне мерзкий мне состав

Вперяете вы взгляд, любимый Богом,

Влюбляет вас, в заимствованьи строгом

Веселый нежный облик ваш вобрав.

Стекло меня лишает всяких прав

Быть с вами рядом: горестным итогом

Суть то, что я в изгнании убогом

Оплакиваю дни былых забав.

Будь даже я подшит к вам ненароком,

Стеклу не следовало б, подольстясь,

Вас утверждать в презрении жестоком.

Вам не видна ли в том с Нарциссом связь:

Вы стынете бесцельно над потоком,

Соседством низким с травами смутясь.

Жемчуг и злато, розы и лилеи,

Которым, будто бы, вредит зима:

Повсюду колют и нейдут с ума

Из сердца и из органов нежнее.

Мои мне дни – короче и влажнее:

Большая боль ведь не пройдет сама.

Но зеркала – вот подлинно чума:

Вы их в себя влюбляли не жалея.

Они заткнули рот моим глазам,

Которые вас за меня молили,

И те умолкли: вы ко мне остыли.

Но зеркала повсюду по водам,

Чьи омуты несут забвенье вам,

А мне – напоминанье о могиле.

Сердечных у меня не стало сил:

Ведь вы источник сил моих сердечных.

Но так как против смерти нет беспечных,

Но всякий жил бы, как бы он ни жил, –

Мной ране спутанный, порыв пустил