Кана. В поисках монстра - стр. 5
Правоохранительные органы не исключали возможности того, что данное происшествие является тщательно спланированной провокацией одного или даже группы глубоко законспирированных террористов, кои стремятся во что бы то ни стало угнездить панику и страх в сердца и души нистрянцев, сделать всё, чтобы сорвать надвигавшийся праздник торжества народного волеизъявления.
А ведь помянутое в статье зловоние чётко маркирует картину в пределах добра и зла. Злая вонь в оппозиции вони благой, то есть, благовонию. Один мудрый маг не зря говорил: не знаешь, как поступить, полагайся на нюх. (Мой товарищ по СВТ, боевая подруга, хоть и сука, но, возможно, единственно верная, – слова эти сделала девизом всей своей жизни. СВТ? Садово-огородное товарищество.) В кино про пиратов демонстрировали, какую нестерпимо злющую вонь источала разъятая пасть ужасного кракена – неведомой зверушки, бывшей на посылках морского владыки.
Злая вонь на поверку оказывается знаменателем, единящим вещи, леденящие своей сверхобыденностью, то есть превосходящие рамки не то, что привычного, но даже возможного.
К примеру, авторефрижератор. Кому-то изотермические, ребристые, серебристые грани леденят овощи-фрукты и мясо – особенно мясо – а кому-то морозный ворс лохматит остывшую душу.
И само это слово разве не провоцирует вслушивание, причем настороженное? Авто-ре-фри-же-ра-тор: извивающийся ремнетел, сухопутный аналог какого-нибудь сельдяного короля, наводящего ужас на моряков.
На палубе матросы курили папиросы, принимая сельдяного короля за морского дракона с гривастой лошадиной башкой. Между тем, в реальности никчёмный гигант напугать мог только книгу рекордов Гиннесса и в еду не пригоден, в отличие от косяков своей микроскопической свиты – селёдки-дунайки, черноморовой кильки-тюльки, сардин, барабульки, мойвы, нежнейшей хамсы, азовки, балтийской салаки, жирнеющей в сабельных своих походах чехони.
Не сокрыт ли во чреве рокочущего морозилкой, серебристо-ребристого авторефрижератора затаённый дисептикон – людям на зло сотворённый трансформер, механический бзик какого-нибудь в шарашке ополоумевшего Дедала?
Опять же, этот автор- в начале… А потом, рефреном: и ефре-, и евфратор-ефрейтор-, и жир- с сепарирующим перфоратором-, и аллигаторствующий пожиратор-, и престидижитатор- с диктатором-. Не являет ли сей перифраз всем своим скрежещущим скопом уклон в метафизику? И что, если чрево стерильных сверканием кубических граней на поверку оказывается зловонным?
Жизнь моя – сплошная метафизика. В буквальном значении: не сверх- и не над-, а после-. Это как стояла на полке книга с выведенным по корешку словом «Физика», а следом поставили книгу, а на корешке у неё присутствовала пустота, и по факту уже, по необходимости, обусловленной местом и временем, начертали на нём «Метафизика».
Появился на свет в Парадизовске, в девяносто втором оголтелом году, в неприкрытой покровом, крова лишённой стране-сироте. На мой глупый вопрос: «Где я, мама, родился?», мать сухо отвечала: «Когда Союза уже не стало». Так, с малых лет, зафиксировалось у меня ощущение отсутствия как данности, зияния на том самом месте, где должно быть сияние. Или в то самое время. Эта странная нестыковка моего «где» и маминого «когда» до сих пор меня гложет. В каком смысле? В том, что абсцисса и ордината всё ходят по кругу и никак не желают сходиться.