Камень. Книга пятая - стр. 3
– Виталька, поедешь в Бутырку, – усмехнулся император. – Посидишь, отдохнешь от напряженной работы, подумаешь над своим поведением, в себя наконец придешь… Чего застыл-то? Ручонки для наручников вытягивай, или думал, для тебя какие-то исключения с преференциями будут?
Пафнутьев гордо выпрямился и протянул вперед руки, на которых дворцовые сноровисто защелкнули наручники.
– Орел, ничего не скажешь! – продолжал улыбаться император. – Ишь, как расхорохорился! Ну, ничего… Посмотрим, как ты через недельку тянуться будешь… – он махнул рукой. – Уводите. И не забудьте нашего грозного Виталия Борисовича по длинному маршруту до черной решетчатой кареты провести, чтоб как можно больше людей его в модных блестящих аксессуарах видели и понимали, что неприкасаемых у нас нет.
Когда за Пафнутьевым и его конвоем закрылась дверь, император уже серьезно посмотрел сначала на слегка бледного Прохора, а потом на Ивана.
– Намек поняли, оба-двое?
– Да, ваше императорское величество!
– Ваня, если снова сбежишь, за тебя в Бутырку поедет дочь. Свободны, опричники…
– Выясняйте отношения… – кинул цесаревич, ставя бутылку коньяка со стаканами на столик, разделявший усевшихся в кресла Прохора и Ивана.
А сам вернулся за свой рабочий стол и сделал вид, что занялся разбором бумаг.
Первым инициативу проявил колдун – он разлил коньяк и поднял свой бокал:
– Со свиданьицем, что ли, Прошка…
– Ага… – буркнул тот.
Они пригубили, и колдун продолжил:
– Ты не обижайся на меня, Прошка, я тогда злой был, силу не рассчитал…
– Не рассчитал? – зашипел тот. – Это Сашке ни хрена не было, – он кивнул в сторону хозяина кабинета, – а мы с Виталькой два дня пластом отлеживались! Напомнить тебе, Ванюша, что ты нам тогда наговорил и чем угрожал? Или сам из памяти выудишь?
– Вы жену мою отказались у китайцев отбивать! – начал повышать голос колдун, а Прохор и Александр на физическом уровне почувствовали угрозу.
– Чтоб еще десяток человек положить? – влез цесаревич. – Мне казалось, Ваня, что мы этот вопрос с тобой закрыли?
– Закрыли, – махнул рукой тот, и угроза пропала. – Головой-то я все понимаю и тогда понимал, а сердцем принять не могу. До сих пор. И Прохора тогда тоже очень хорошо понимал, когда он свою невесту похоронил и эти свои… зверства начал устраивать.
– Я род и родину не предавал! – Стакан в руке Белобородова рассыпался мелкой крошкой. – Не смей меня с собой на одну доску ставить!
– Я и не ставлю. Так, очевидные вещи говорю. – Колдун опустил голову. – Как жить-то дальше будем, Прошка?
– В рамках должностных инструкций, – буркнул тот. – Государь приказал тебе идти под мое начало, вот и пойдешь. Деваться некуда, государю всяко виднее.
– Это да… С Клещом нехорошо получилось… – усмехнулся Иван. – А я его с сыновьями хотел познакомить. И вас с Алексией тоже…
– С какими еще сыновьями, Ванюша? – поднялся из-за стола цесаревич, а Белобородов прищурился.
– С Кузьминым Прохором Ивановичем восьми лет и Кузьминым Виталием Ивановичем шести, – улыбался колдун. – Ты, Саша, не обижайся на меня, если боженька еще даст детей, я мальчика Александром назову, а девочку Александрой. Слово даю!
– И почему я о твоих сыновьях узнаю только сейчас? – нахмурился цесаревич.
– Мало ли, что могло случиться… – продолжал улыбаться Иван. – А тут меня в род вроде как обратно приняли, дворянство с наградами вернули, а потомственное посулили. Вот я тебе и сообщаю подробности своей личной жизни.