Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - стр. 33
– О чём хоть Нонна пишет-то? – прокуренным голосом перебила его Тамара Васильевна. – Вы бы вслух почитали, чтобы знать, о чём речь.
– Это нам без надобности! – филином ухнул Ефименко. – Мало ли какую идеологическую грязь льют на нас западные радиоголоса и их прихлебатели! Всё у них на один манер, мать их так-перетак…
– Ну, вам, конечно, без разницы, – смерила его презрительным взглядом Тамара Васильевна. – Вам, простите, что метёлки, что письма…
– Попрошу без колкостей и намёков! – обиделся Ефименко и грузно заворочался на стуле. – Консерваториев мы не кончали, как некоторые шибко умные, зато экзамен на идеологическую зрелость на фронте выдержали. Вот!
– Причём здесь письмо? – вмешался Жемчужников. – Или вам хочется посмаковать подробности этой похабщины? Все присутствующие – люди грамотные, догадываются, о чём она написала. Ответ можно составить, не читая письма.
– Действительно, – прибавил директор, – с письмом нас пока не ознакомили, но нет оснований не доверять райкому…
– Тогда я отказываюсь принимать участие в этой угадайке! – Тамара Васильевна тряхнула буклями и с силой растёрла папиросу в пепельнице.
– Издеваетесь, да?! – взвился Григорий Николаевич. – Буду – не буду, хочу – не хочу! Это вам не бирюльки, а серьёзное политическое мероприятие!
– Во-во! – обрадовался Ефименко. – Умные какие, аж спасу нет!
Жемчужников почесал подбородок и примирительно пробормотал:
– Вообще-то не мешало бы и в самом деле ознакомиться с письмом. Может, позвонить в райком, попросить?
Григорий Николаевич молча махнул рукой, и парторг тотчас принялся накручивать телефонный диск, с минуту разговаривал с кем-то сладким, как патока, голоском и наконец сообщил:
– Готово. Можно прямо сейчас подойти и взять письмо под расписку, а через день вернём.
Некоторое время после его ухода стояла тишина, потом Григорий Николаевич, покосившись на Яшку, сказал:
– Ты сходи, погуляй пока, а мы покумекаем, что писать.
Из прокуренного кабинета Яшка вышел с облегчением и стал прохаживаться по пустому коридору, разглядывая выцветшие старые стенгазеты, потом, оглянувшись, наковырял с доски объявлений пластилина, скатал шарик и стрельнул в пыльный плафон на потолке. Ничего интересного больше не было, и он вернулся к кабинету.
– … Что в этом письме такого, если райком его только под расписку выдаёт? – донёсся из-за неплотно прикрытой двери голос Ольги Викторовны. – Бомба, что ли? Ох, мудрят наши райкомовцы…
– Бомбы ей не хватает! – возмутился Ефименко. – Слышал бы эти слова твой батя-покойник, однополчанин мой и фронтовик, он бы тебе так задницу надрал, что тошно стало бы. А то ишь, заголила ляжки перед малолетками, щеки свёклой накрасила – и бомбу ей подавай!
– Фу, как грубо, – сказала Тамара Васильевна. – Выбирайте выражения, вы же в педагогическом коллективе.
– Ой-ой, напугала! – загоготал завхоз. – Я человек простой, что думаю, то и говорю. Не то что некоторые пе-да-го-ги, – с издёвкой протянул он.
– Нашли время ссориться, – подал голос директор. – Лучше над текстом думайте…
– Я, между прочим, ничего против евреев не имею, – через некоторое время вздохнула Ольга Викторовна. – Наоборот, считаю их очень приличными и интеллигентными людьми. И хамов среди них меньше. Есть у меня знакомый, Гришей зовут, кларнетист в кинотеатре, перед сеансами играет. Самоучка, но любому с консерваторским образованием фору даст.