Как рассказать… Книга для школьного и семейного чтения - стр. 58

Гляжу на фотографии. Музыкантами, артистами, художниками никто из нашей братии не стал. Даже в мыслях этого не было. Учились, работали, жили, живем. А как же «Учитель, воспитай ученика»?.. Что нам дала Марьяна? Минуты радости в детстве и в юности. И еще: «Калачевские дети очень одаренные». Спасибо, Марианна Григорьевна.

Даже по вечерам телевизор он редко смотрел, больные глаза жалея. Зато приёмник на волне «Детского радио» весь день не смолкал.

После недавней смерти жены одному, в полной тишине, особенно вечерней, жить было тоскливо, непривычно. Вот радио и помогало, «детское».

Когда отдыхал, слушал его внимательно. А в основном кое-как, в домашней суете и делах.

Теперь был вечер – время покоя, отдыха для старого человека. И время обычного вечернего звонка от сына, который к себе домой с работы возвращался поздно. И всегда звонил.

По радио что-то пели, не больно разборчивое. А потом прорезался детский голосок:

Голосок был тоненький, точь-в точь внучкин, Маняшин. Но какой-то серьезный ли, грустный. Может, потому, что про войну стишок. Но чего бы она там соображала…

Нынче был год особый: годовщина Победы, да еще и Сталинградской битвы – это вовсе свое. Вот и говорили, писали везде про войну и Победу. Даже здесь, на «Детском радио».

Смолк детский голос. А стишок в памяти остался. На удивленье. Теперь ведь шаг шагнешь и забудешь: куда шел и зачем. Возраст. А здесь с ходу запомнил. Голосишко у девочки – такой славный, словно Маняшин.

Но дело, может, и не в Маняше, а в тех словах, что услышал. Для детворы – это просто стишок. Сказали им, они выучили, прочитали. Вот тебе и «наступила война». А ведь всё это было. На этой земле – сталинградской, почти век назад, когда он был совсем маленьким, как нынешняя его детвора – внуки.

Это было давным-давно. Целая жизнь прошла. Долгая. Тогда – малый мальчонка. Теперь – старый, хворый, седой, одним словом – Дед. Так его величали в семье и в кругу ближнем, знакомом. Он сам себе прилепил это имя ли, звание вроде пустой отговоркой: «Какой с меня спрос? Я дед. Старый дед. Понятно?»

Дед – значит, Дед. В раннем утреннем и позднем вечернем звонках спрашивал сын: «Дед? Ты там живой?..» И внуки, естественно: «Дедушка… Деда…» А еще – круг рыбаков и охотников – старых друзей, но теперь уже – их сыновей привычный зов: «Ты на охоту готовишься, Дед? Не забыл? А как без тебя?» Это были не пустые слова, но верная примета: с Дедом всегда везёт на добычу. Глаза и силы у него не те, что прежде. Но чутьё и память остались: меляки, зимовальные ямы, невидимые глазу донные свалы, жировки, ходы, лазы, повадки зверя ли, рыбы – все знает и помнит. На то он и Дед. Старый, седой. Но память осталась.

Вот и сегодня: стишок услышал и сразу запомнил, повторив его раз и другой. Хороший стишок. Всё в нем – правда.

«Помню, как жили мы… в веселе и тепле». «С мамой родною» в малом поселке Лазурь, на окраине Сталинграда, близ Мамаева бугра, в его надёжном укрыве от ветров.

Малые домики, зеленые огороды, сады. Тихие улочки, добрые соседи, гурьба весёлой детворы. Одних Лутошкиных – шестеро; все, как один, рыжие, озорные. Шурочка Лутошкина и сейчас в памяти; она была его «невестой».