Измена. Я теперь (не) твоя, дракон! - стр. 27

— У отца был дар к созданию порталов и пространственных завихрений. Матушка оказалась магически пустой. Ее родителей я ни разу не видела, — продолжаю перечислять. — У бабушки со стороны отца был дар к исцелению. Дедушка занимался простыми плетениями. Ничего особенного. Мог костер в камине разжечь или ловушку для мышей сплести. Это все, что я знаю.

— Хорошо. Спрошу по-другому, — кажется, он слегка разочарован моим ответом, потому что между бровей залегает морщинка, а в глазах появляется нетерпение. — Чем можно усилить твой дар?

— Ничем.

— Точно?

— Мой дар всегда был мне не подвластен, — пожимаю плечами. — Нельзя усилить бурю. Или ураган.

Его глаза неотрывно буравят лицо. Такое чувство, что мои ответы его не устраивают. Хотя чему тут удивляться? Когда его устраивала моя правда? Становится не по себе, и нервы не выдерживают:

— Дарран, к чему все эти вопросы? Чем я заслужила твое недоверие? Если ты меня в чем-то подозреваешь, скажи прямо! Зачем ходить вокруг да около? А если тебе нужна моя помощь, то скажи…

— В том то и дело, — в глазах вспыхивает раздражение. — Я не знаю, чем ты можешь помочь. И можешь ли. Беда в том, что я ничего о тебе не знаю. Что происходит в твоей голове? О чем ты думаешь? — он вдруг оказывается рядом, и своей близостью заставляет вжаться в беседку, а его ладони прижимаются к стене на уровне моих плеч так, что не дернуться.

Он вглядывается в меня с такой жадностью, будто желает проникнуть в мои мысли.

Отворачиваюсь, мне не по себе.

Зачем он это делает?

Сначала взял за руку. А теперь стоит так близко, что между нами не втиснулась бы даже Айна.

Случайно встречаюсь с его взглядом. В них немой вопрос. Он действительно хочет узнать, о чем я думаю?

А потом, когда ему не понравится услышанное, опять обольет водой из графина и посадит под домашний арест?

Горько усмехаюсь своим мыслям. Я ведь и так в тюрьме, в которой меня едва не отравила его любовница. Мне ли бояться мокрых тряпок и запертой комнаты?!

Накатывает такая злость, усиленная отчаянием и безысходностью, что я вываливаю на него правду, которую давно носила в себе, как мешок с медленным ядом.

— Три недели назад ко мне в спальню пришла Флора. Попыталась опоить меня чаем, чтобы сделать бесплодной. Если бы не мое видение, я бы выпила ее чай, и тогда все, понимаешь? — на несколько секунд замолкаю, придавленная этой мыслью. — Руками твоей любовницы я бы стала бесплодной. Но самое ужасное, Дарран… Я начинаю думать, что бездетность — это недорогая цена за то, чтобы ты со мной развелся и оставил в покое!

Чем дольше говорю, тем тяжелее становится его взгляд. На последних словах его ноздри раздуваются, а в глазах загорается бездна. Он приближается к моему лицу и выплевывает:

— Не смей. Даже думать. С детьми или без. Ты моя. Навсегда.

Не верю своим ушам. Из глаз брызжут слезы обиды.

Я только что рассказала ему про Флору, а он?

Давит на меня? Чтоб не смела думать о разводе?

Нарекает своей собственностью?

В животе опять крутит. В нос врезается запах его терпкого одеколона, слишком резкого, чтобы можно было вытерпеть вблизи. Я отворачиваюсь и закрываю глаза. К горлу подкатывает горечь. Сглатываю и быстро дышу.

Нет, не помогает.

Зажимаю рот рукой.

Неужели заразилась от Миланы?

— Что с тобой? — Дарран обхватывает мое лицо обеими ладонями. — Луара, посмотри на меня. Что с тобой?!