Измена. Ты все еще моя, девочка! - стр. 59
— Спасибо вам, — поднимаю на него глаза, наполнившиеся слезами.
— Ну чего ты, маленькая моя? — он вдруг сгребает меня в охапку и укрывает своими объятиями. — Что тебя так расстроило? Ты из-за Ромки плакать собралась?
— Нет. Простите меня, но… я совершенно не помню вашего сына, — шепчу тихо. А у самой голова кружится от его близости. Запах его тела кажется мне таким знакомым. — Дело вовсе не в нем.
— А в чем? — требует строго.
— Руслан Романыч… — бормочу сдавленно.
Не знаю, могу ли я сказать? Как он будет относиться ко мне после этого признания? Что если посчитает грязной?
Я бы совсем этого не хотела. Не от него…
Однако, это ощущение защищенности рядом с ним не позволяет мне промолчать:
— М-меня ведь изнасиловали…
40. Глава 19. ОН
У меня кровь в жилах стынет:
— Кто посмел? — выдавливаю я, сжимая ладонями хрупкие плечики Аленки.
Она глядит на меня глазами полными слез. И во мне просыпается нечто животное. Больше, чем обычно. Это жажда крови. Такая нестерпимая и удушающая. Я голыми руками убью любого, кто посмел к ней прикоснуться. Не просто убью. Я буду заживо сдирать кожу, и кишки на кулак наматывать. Суки. Только пусть назовет мне имя. Имена? От мысли, что их было много становится до тошноты херово.
Алена все молчит. Обнимаю ладонями ее личико:
— Не бойся. Скажи мне. Кто это был? Я любого сотру в порошок.
— Я не знаю, — всхлипывает. — В том-то и дело, я ведь память потеряла. Потому не помню. Но я точно от кого-то убегала в тот день. Понимаете?
Вот черт. Так она про меня…
— Тогда с чего ты взяла, что изнасиловали. Может это был просто… секс? Ты ведь не помнишь. Вдруг ты была согласна?
По факту так и было. Хоть это и не отменяет того, что я определенно пережестил с ней. Но почему она решила, что это было насилие, если ничего не помнит?
Она прячет глаза.
— Вряд ли, — выдыхает она. — Ладно. Я пойду, пожалуй. Спасибо за цветы…
— Нет, подожди, — ловлю ее за локоть. — Ты никуда не пойдешь, пока не объяснишь. Почему ты решила, что это было изнасилование? Ты что-то вспомнила?
Только ни это… Умоляю. Лишь бы ее воспоминания возвращались не с нашего первого раза.
— Нет, — шепчет. Взгляд не поднимает.
— Тогда объясни, — требую я, сжимая ее плечи сильнее.
— Я… М-меня когда бабуля нашла… кровопотеря была большая… — бормочет себе под нос, — ей з-зашивать меня пришлось… у м-меня т-там р-разрывы были.
— Где? — холодею.
Алена поднимает на меня отчаянный взгляд:
— Ну Руслан Романыч, — плачет, дрожит всем телом. — М-между н-ног же!
Ох, блядь…
Чудовище. Мерзкое гнилое чудовище. Как ты мог? Как мог…
— Малышка, — клянусь, у меня руки трясутся. До того стало страшно к ней прикасаться. Будто она хрупкая фарфоровая куколка, треснувшая по моей вине. Кажется, одно неосторожное движение, и она рассыплется. Даже обнять ее страшно теперь. А так хочется: — Прости меня, Аленушка…
Пиздец. Если до этого я считал себя косвенно причастным к ее смерти. То теперь очевидно, что она едва не умерла именно из-за меня!
— Вам-м не за что извиняться, — бормочет она, растирая по лицу слезы. — Мне просто неловко вам такое рассказывать.
Когда она все узнает — возненавидит меня.
Что мне делать?
Для начала нужно хоть что-то ответить:
— Я накажу того, кто это с тобой сделал, — хриплю сдавленно. И это чистая правда. Уж наказывать самого себя я спец.