Изломы судеб. Роман - стр. 39

Спросили до запятой. Признали действия пограничников правильными, полностью соответствующих требованиям уставов.

– Хорошо, что Зиновьев под взрыв не попал. Тогда бы нас, Коля, расстреляли бы без суда, – покачал головой вслед отъезжавшей комиссии Берзинь. – Хоть удалось вразумить, что с такими силами госграницу не удержать. Обещали доложить наверх об увеличении численности погранзастав.

– Одной численностью вопрос не решить, – заметил Лебедев. – Сколько времени мы потеряли, пока добрались до телеграфа?

– Говорил и это. Спросили: «Может быть, тебе на заставу телефон провести, как ответственному работнику?» Думаю, со временем и телефоны будут, и даже радиосвязь. Пока от разрухи многое не можем себе позволить. Кстати, просил тебя отметить, Коля. Если бы не ты – ушли бы беляки за кордон безнаказанными. Опять спросили: «Может быть, его ко второму ордену представить?»

К ордену не представили, зато дали второй «кубик» в петлицу. Прислали пополнение. Вновь потекла относительно спокойная служба, сводившаяся к вылавливанию из болот контрабандистов. Стреляли лишь когда валили медведей и кабанов, били глухарей, тетеревов, рябчиков, уток, чтобы разнообразить рацион заставы. Отпусков начальству не давали.

– Вы здесь, как на курорте живете, – ответили как-то Берзиню, захотевшему подправить здоровье в санатории. – Госграницу кто будет охранять? Пушкин?

Колю грели письма из дома, особенно от Леночки. Она писала каждую неделю, рассказывая о своих небольших радостях, о том, что любит и ждет. Берзиню писать было некому. Все его близкие остались по другую сторону границы – в Латвии.

Грянул двадцать четвертый год и с ним смерть Ленина. Не бравший в рот ни капли спиртного Берзинь опрокинул кружку водки, утерев глаза рукавом, вздохнул:

– Как без Ильича жить будем? Он всему человечеству словно ясное солнце был…

– Думаю, народ еще крепче сплотится вокруг нашей большевистской партии, – проглотил комок в горле Николай, у которого глаза тоже были «на мокром месте».

Подошел двадцать пятый год. На заставе уже была рация. По ней сообщили о присвоении Берзиню и Лебедеву очередных званий.

– Готовься принять заставу, Коля. В таком случае, как наш, командира забирают на новое место службы, – подытожил Берзинь.

Однако начальник ошибся. С заставы забрали Николая. Да не куда-нибудь, а в Москву. В недавно созданное на месте ВЧК Главное политическое управление. Радости родни не было предела. Больше всех была рада Леночка, терпеливо ждавшая любимого все эти годы.

– Теперь надо бы наши отношения официально зарегистрировать, – потянулся в постели Лебедев.

– Конечно же, Коленька! – прильнула к нему любимая.

Свадьбу сыграли тихо – своей семьей. Александр Федорович было потянулся к иконе, чтобы благословить молодых.

– Не надо! – в один голос сказали те.

Лебедев-старший ничего не ответил, лишь сокрушенно покачал головой.

Следующим утром Николай зашел к кадровикам, доложил, что теперь женатый человек.

– Где будешь жить? – спросили его.

– У жены…

– Иди в хозяйственный отдел, получи ордер! Мы в доме на Остоженке сейчас «уплотняем» бывших генералов и офицеров Генерального штаба. Есть большая комната в хорошей квартире. Туда и заселишься с супругой.

После был переезд. Много вещей у Леночки не было – лишь обстановка комнаты, где она жила, да носильное с книгами. Остальное еще в годы Гражданской войны разделили между собой въехавшие в особняк Князевых пролетарии. У Лебедева кроме чемодана с обмундированием и несколькими книжками ничего не было.