Изломы судеб. Роман - стр. 11
– Мне их рабочие много дали, – сообщил он брату. – А все-таки я в городового попал!
– Еще раз такое услышу – отправлю домой! – пригрозил Николай.
Потом мотались по Лёнькиным поручениям с записками к командирам революционных частей и отрядов рабочих. Стрелять больше не пришлось. Правда, в одном месте нарвались на казаков. Однако те сразу спросили где найти кого-то из начальства.
– Своих офицеров мы зарубили, командовать некому, – посетовали они. – А очень хочется за народное дело порадеть!
Через сутки все было кончено. Лёнька, теперь уже Леонид Арсеньевич, отпустил братьев. Александр Федорович отнял у Шурки револьвер и утопил оружие в нужнике. Коля слышал, как за стеной свистел ремень, вопил младший брат и приговаривал отец:
– Я тебе покажу, как соваться, куда не надо! Как во взрослые дела лезть – лоб под пули подставлять.
Выдрав Шурку, папаша сказал Николаю:
– Хулиганство у вас, а не революция, если вы таких несмышлёнышей на свои поганые баррикады тащите! Еще раз в безобразиях замечу – не посмотрю, Коля, что ты почти взрослый. Выдеру и тебя!
А потом праздновали победу. Москва окрасилась в красное. Гремели «Марсельеза» и «Варшавянка». Под улюлюканье народа вели и везли в тюрьмы генералов, жандармов, полицейских. Сбивали вывески с двуглавыми орлами. Дожигали полицейские участки, до коих не добрались вчера. Гимназистки раздавали алые банты – символ победившей революции. В одной из них Коля узнал Леночку. Его Леночку! Похвастался, что тоже сражался за свободу.
– А я от тебя другого не ожидала! – прильнула к нему девушку и поцеловала в щеку.
Потом банты кончились, и парочка долго бродила по Москве, глядя на алые транспаранты, контрастировавшие с белым снегом и прозрачными голубыми сосульками, любуясь совсем другим – свободным народом. У Никитских ворот лакомились ананасами из магазина «Колониальные товары». Хозяин предпочел выставить угощение, не дожидаясь, пока народ разнесет заведение.
– Отведайте, мамзель! – поднес Леночке на острие шашки кусок ананаса казак, один из тех, кого Николай вчера привел к Лёньке. – Коля, налетай!
– Благодарю! – улыбнулась девушка, аккуратно сняв сочный, ароматный кусок с шашки. – А как вам этот фрукт?
– По мне – гадость! – сплюнул казак. – Рот вяжет, кислятина! С нашими, донскими кавунами не сравнить! И как только их благородия это едят?
Потом еще долго гуляли по бульварам – Тверскому и Пречистенскому (ныне Гоголевский – авт.), среди ликовавшего по случаю победы народа. Затем Коля проводил девушку домой. У Князевых тоже праздновали победу. Пили шампанское, сохранившееся еще с довоенных времен.
– Власть отныне будет наша – купеческая! – раздавался из столовой голос Лениного отца Василия Петровича. – Хватит нам перед господами-дворянчиками тянуться в струнку и взятки им давать за получение военных заказов!
– Царь власть нам не даст, – услышал Коля голос отца.
– Сегодня создано Временное правительство, в него вошли и купцы, – ответил Князев. – А царя уже завтра не будет – отречется от престола!
Назавтра государь-император Николай Александрович отрекся от престола, передав его брату Михаилу – прославленному генералу, герою войны. Тот тоже отказался от престола, передав власть в стране Временному правительству. Потом все постепенно успокоилось. Выпустили из тюрем посаженных туда царских генералов, жандармов, полицейских. Возобновили работу государственные учреждения, предприятия, банки, магазины. Леонид Арсеньевич передал полк кадровым офицерам и вернулся к учебе в школе подпрапорщиков. Правда, не забыл выдать мандаты братьям, что они являются участниками Февральской революции. Вернулись к учебе и Николай с Шуркой. Возобновила занятия гимназия, где училась Леночка. При всем при этом народ находил время на митинги и демонстрации. А они проводились по поводу и без повода. То отменят чины и сословия. То запретят рукоприкладство в армии, а господ-офицеров обяжут обращаться к солдатам «на вы». То введут в обращение новые деньги, прозванные по фамилии премьер-министра Керенского «керенками». То произойдет плохо подготовленное наступление, закончившееся новыми жертвами. Словом, народ успевал не только трудиться, но и митинговать.