Излом - стр. 19
На него явно нашло философское настроение.
– Да ведь суета всё, как ты думаешь? – обратился ко мне. – Ибо, кто знает, что хорошо для человека в жизни, сказано в Екклесиасте, – нагнувшись, поднял жёлтый лист. – Велика ли беда, если лист падает с дерева? Послушай, что я недавно прочёл: "Если мы предположим, что земля находится в звёздном небе и Бог сделал её блестящей, как одну из звёзд, то отсюда, снизу, нельзя этого различить, по причине великой её малости. И если, по сравнению с небесным сводом, земля кажется точкой, то насколько же уменьшится эта точка, по сравнению с горним небом? Следовательно, что же ты покидаешь, презирая мир, даже и будучи властелином его, кроме жалкого муравейника, в обмен на обширные царские чертоги неба?"
– Однако, – стряхнул он оцепенение, – пора и честь знать. -Мужики! – заорал Семён Васильевич. – Давайте остатки прикончим да пойдём, а то завтра на работу.
– Как последние выходные, – бросив охнарь, вспылил вдруг Степан Степанович, ворочая мутными глазами, – так, вон чё, вон чё, на работе тор… – он смачно икнул, проглотив последний слог.
Добив остатки, Степану Степановичу не налили – и так хорош, стали собираться, ощупывая карманы и оглядываясь
по сторонам, как бы чего не забыть.
Чебышев быстро проделал со стаканом обратные действия – положил в целлофан и завернул в газету.
– Отвернитесь, я спрячу! – приказал нам.
Попарно, компания поплелась по тропинке. Впереди
Пашка с Чебышевым бренчали на губах какой-то марш. В центре Большой тащил захмелевшего Степана Степановича. Мы с Семёном Васильевичем замыкали шествие.
"Словно партизанский рейд Ковпака, – подумал я. – Сильные – по краям, слабые – в середине".
– А университет, юноша, зря бросили, – взял меня под руку Семён Васильевич, продолжив начатый разговор. – У нас в цеху, кстати, многие с образованием приборы собирают, и с высшим в том числе. Современный рабочий должен быть широко образован. Даже из нас: Большой, например, лет пять назад политех закончил, осталось "госы" сдать, не знаю, что там произошло, до сих пор сдаёт, чудик. Пашка техникум кончил, я – бывший учитель. Чебышев, хотя и семь классов имеет, любому инженеру фору в сто очков даст, а Степан Степанович – лейтенант запаса, о чём сообщает перед тем, как вырубиться, – грустно засмеялся Семён Васильевич.
Наша бригада благополучно перешла дорогу и вышла на заводской стадион.
– Покурим? – предложил Большой, усаживаясь на скамейку трибуны. – Все нормальные, а этот спёкся, – потряс Степана Степановича. – Точно! В отрубях лежит.
Стало прохладно. Быстро стемнело, словно мы в клетке и на нас накинули покрывало. Зажглись фонари. С ними перемигивались сигаретные огоньки.
– Я, вон чё, вон чё, лейтенант запаса-а-а! – неожиданно заорал Степан Степанович и свесил голову на грудь.
– Тьфу, чёрт! Перепугал! – поднялся Большой, бросив окурок. – Однако, что-то холодает… Ну что, по домам? Этого, в отрубях, беру на себя.
Все согласились и стали прощаться с таким темпераментом, словно навсегда.
Трамвайная остановка, несмотря на довольно позднее время, оживлённо гудела.
"Наверное, опять транспорт не ходит".
Опровергая мои мысли, из-за поворота показался трамвай, плотно, словно селёдками в бочке, набитый людьми.
"Ну что ж, штурмовать, так штурмовать!" – застегнулся на все пуговицы, оглядываясь по сторонам. Такая же непреклонная решимость светилась в глазах окружающих. Мужчины побросали окурки, женщины прижимали к себе детей и сумки.