Изгой - стр. 13
– Твой… дед. Да?
– Да. Это мой дедушка. – с некоей живинкой отозвалась Алёнка. – Вы его знаете? Он сейчас подойдёт. – и, уже не в микрофон, крикнула. – Де-ед!
В ответ раздалось, приглушённое расстоянием:
– Уже-е.
И через мгновение в трубке прозвучал сочный, и до боли знакомый, голос:
– Ну! Слушаю!
Дыхание где-то застряло и я застыл, не в силах вымолвить ни слова.
– Чё молчим-то?! Ну!.. Новая психичска фишка что ль?! Слышь, урод! Я ж вам сказал, долбаёбам, кому давали, вот тому и звоните! С-суки. – и связь прервалась.
Я опустил телефон. Мой мозг сверлила только одна мысль – то, о чём он говорил, мог знать только он, то есть… С тягостным ощущением скатывания по наклонной и разливающимся, гнетущим чувством тоски я тихо сказал:
– А я тогда… кто.
И мой разум суетливо заметался, горячечно, как пинг-понговый шарик, шарахаясь только между двух определений – то принимая всё это за какую-то чудовищную ошибку, а то тут же, обнадёживая себя спасительной догадкой, что это чей-то жестокий розыгрыш, и ускоряясь в выборе чего-то одного, никак не мог этот выбор осуществить…
На каком-то запредельно далёком уровне рассудка, на еле забрезжущей надежде найти тот рычаг и притормозить этот вконец взбздырившийся ритм я вновь включил телефон и прочёл дату на тёмном экране… Двадцать пятое, пятница. Июль… Три месяца… Мой ошарашенный, блуждающий взгляд, как продолжение моего моментально опустевшего разума, упёрся в, стоявшее напротив меня, стекло…
Если бы мне из двух ружей, с двух сторон – разом, всадили бы в башку два заряда картечи – это было бы ничто по сравнению с тем, что я услышал, а потом и увидел. Я почувствовал, как начал терять логическую связь не только с тем, что со мной происходило, но и с самой действительностью. С вяжущей всё тело отрешённостью, я почувствовал, что безвозвратно ухожу от самого себя и вернуться не смогу. Я будто бы заглянул в бездну…
Каким-то образом я подошёл к Даше… А-а, нет, она сама подошла. Хотя, нет – она подбежала и забрала у меня телефон… Да, так. Я тогда вязко, будто бы мысли вытягивались из смолы, ещё подумал, что вот сейчас и именно она, наконец-то мне всё объяснит. Помню её большие глаза на испуганном лице и как она говорила, что… Да, она тоже посмотрела и… сказала, что, мол, кто же ещё там может быть, кроме меня…
Помню, как она трясла меня за грудки, а потом вытирала мне щёки и ещё что-то говорила… А-а, да, она говорила… Да ну, слёзы лить – это бабское. Да и было бы из-за чего. Да я и не мог – внутри меня было пусто, и по этой пустоте, как по дну железной бочки, будто бы скребли железной щёткой, какие тут слёзы. И, почему-то, было холодно и судорогой сводило челюсти. А Даша опять вытирала мне щёки и просила, чтобы я не молчал. Да… Но я не мог говорить. Просто не мог. А она говорила про сердце. Говорила, что оно сейчас разорвётся… У меня? На тот момент я не помню, чтобы оно у меня, вообще было. А она снова водила своими ладошками по моим щекам…
А потом я шёл к машине. Помню ощущение ужасно длинного пути. Хотя нет… Меня вела Даша. Да. Она до боли сжимала мою руку и буквально тащила меня за собой. Я тогда ещё подумал, что если у меня не хватит сил, то у неё их хватит и она меня просто доволочёт…
Помню немытое стекло. Помню я подумал, что её телефон я наверняка заблокировал, внёс в чёрный список, и поэтому на него не перезвонили и… тут я запутался – а был ли я тем, кем я быть уже не мог…