Изгнанники. Повесть о Гражданской войне - стр. 2
Этот текст почти бесполезно анализировать привычным для читателей образом. Автор определил жанр «Изгнанников» как «повесть о гражданской войне», но в самой этой фразе есть предельное обобщение, отказ от конкретики – какой войны, кого и с кем? Эпиграф из древних подтверждает подозрение. События вроде бы разворачиваются в революционной России, но предваряют их слова Цицерона. Единство места и времени незнакомо Каготову.
Продираясь с первых страниц сквозь нарочитую чрезмерность, вычурность и излишность текста, читатель со всех сторон видит многочисленные аллюзии и намёки, которые никак не складываются в общую картину. Стоит только начать какой-либо сцене или образу приобретать ясность, как Каготов яростно от неё избавляется, добавляя совершенно сумасбродные детали и повороты. Он, словно тореадор, раззадоривает читателя, издевается над его упрямством – а надо быть очень упрямым и любопытствующим человеком, чтобы прочитать эту книгу – и дразнит красной тряпкой изломанной сюжетной линии, жалит скрытыми (и ненужными!) цитатами.
Композиционно повесть делится на несколько главок-дней, но и здесь автор не отказывает себе в удовольствии подурачиться. «Второй день» куда-то пропал из оглавления, а вместо некого появился флешбек «Дней минувших», напоминающий лишний раз о том, что мы живём в мире сериалов, а не литературы. В чудовищной суматохе стилистически и содержательно неоднородных, распадающихся как скверно приготовленный бургер, дней, автор, словно утомившись собственными хулиганскими выходками, совершенно неожиданно даёт нам передышку и предлагает незамысловатый «Завтрак». Эта часть, стилистически оформленная как пьеса, мягко и наконец-то осмысленно отсылает нас к одной культовой американской вульгарщине.
Не следует ожидать от Каготова и простых бесхитростных диалогов, будто бы что-то способных прояснить: здесь заблудшего книголюба караулит вязкая имитация американского сленга, переиначенные цитаты Гёте и совершенная чехарда из каламбуров и прибауток. Отдельная форма диалога или вернее сказать перебранки автора с читателем, это иноязычные вставки в тексте. Знаток новых и древних языков, Каготов демонстративно отказывается переводить многочисленные иноязычные реплики, оставляя лингвистически неподготовленного читателя либо искать ответы в гуглах, либо доверять интуиции. Доводя этот литературный приём до абсурда, Каготов не брезгует и откровенно подлыми приёмами, вроде использования китайских иероглифов, которых он сам, как мне доподлинно известно, не разбирает. Делается это, однако, не совсем бесцельно. Автор воспроизводит вавилонскую полифонию своего текста, недаром образ этого города несколько раз возникает как сравнение с Владивостоком.
Под стать городу и герои истории. С известной натяжкой, мы можем выделить трёх основных персонажей. Это лейтенант канадского экспедиционного корпуса многоименный Эдвин, русский криминальный тип Георгий Фёдорович и китайский торговец Лю Цзи (да-да, женский удел в повести более чем скромен). Однако точная классификация каждого из них оказывается по прочтению невозможной. Ведь только у вас складывается сколь-нибудь цельное представление о герое, как Каготов немедленно его разрушает, с резвостью молодого таможенника вываливая перед вами второе, а затем и третье-четвёртое нутро персонажа. В ход идут флешбэки, интимные политически секреты, тайные желания, религиозные искания и даже экзотические литературные предпочтения героев. Чего только стоит выуженный из небытия и обильно цитируемый не понятно для какого эффекта любимый стихоплет Георгия Федоровича – «поэт-дурак» Сергей Нельдихен, известный сейчас разве что пожилым литературоведам.