Издержки хорошего воспитания (сборник) - стр. 6

Наконец Карлайл нарушил молчание.

– Везет же некоторым, – вздохнул он. – Я всегда хотел быть богатым, чтобы купить такую красоту.

Ардита зевнула.

– Я бы с тобой поменялась, – честно сказала она.

– И поменяешься – на сутки с лишним. Надо сказать, ты довольно бесстрашна для эмансипированной девицы.

– Прекрати меня так называть.

– Виноват.

– А мое бесстрашие, – медленно выговорила она, – искупает недостаток многого другого. Я действительно не боюсь никого и ничего – ни на небе, ни на земле.

– Хм, мне бы так.

– Бояться, – сказала Ардита, – могут либо исполины-силачи, либо трусы. Я не отношусь ни к тем, ни к другим. – Немного помолчав, она с горячностью продолжила: – Но мне хочется узнать о тебе. Что ты натворил и как выкрутился?

– А тебе зачем? – бесцеремонно спросил он. – Собираешься написать про меня сценарий?

– Давай рассказывай, – поторопила она. – При луне обманывать легко. Выдумай что-нибудь похлеще.

Из темноты появился негр; он зажег гирлянду маленьких лампочек под палубным тентом и стал накрывать плетеный стол к ужину. Среди обильных запасов провизии нашлись ломтики жареной курицы, салат, артишоки, земляничный джем; за ужином Карлайл разговорился – поначалу скованно, затем, ободряемый ее вниманием, все свободнее. Ардита почти не прикасалась к закускам: она не сводила глаз с загорелого молодого лица – красивого, ироничного, слегка растерянного.

Как поведал ей собеседник, путь его начался в бедном квартале захолустного городка в штате Теннесси – настолько бедном, что, кроме их семьи, других белых в округе не было. Среди своих приятелей он тоже не припоминал ни одного белого, зато черные ребятишки, добрая дюжина, вечно ходили за ним хвостом – восторженные обожатели, покоренные его фантазией и бесконечными проделками, в которые он их втягивал, но потом сам же и вызволял. По-видимому, эта привязанность и направила его музыкальные задатки в необычное русло.

Жила в том городке цветная женщина по имени Белль Поуп-Кэлхун; ее приглашали играть на пианино во время праздников для белых детей – для приличных белых детей, воротивших нос от Кертиса Карлайла. Но этот белый «голодранец» часами просиживал рядом с ней у пианино и тоненько подтягивал на свистульке казу, какая была у каждого парня. К тринадцати годам он обзавелся видавшей виды скрипочкой, по слуху разучил веселый, заводной регтайм и стал играть в закусочных близ Нэшвилла. Прошло восемь лет, и регтайм свел с ума всю страну; тогда Карлайл сколотил группу из шестерых чернокожих и отправился с ними в турне по престижным ночным клубам для белых. Пятеро музыкантов были его друзьями детства; к ним примкнул коротышка-мулат Бейб Дивайн, который раньше перебивался случайными заработками в нью-йоркской гавани, а до этого батрачил на бермудских плантациях, пока не пырнул хозяина стилетом в спину. Карлайл закрепил свой успех и оказался на Бродвее; ангажементы посыпались со всех сторон, а денег привалило столько, что ему и не снилось.

Тогда-то с ним и начали происходить перемены, непонятные и горькие. Ему не давало покоя, что он растрачивает свои золотые годы, кривляясь с бандой чернокожих на потребу толпе. Состав у них был в своем роде оригинальный: три тромбона, три саксофона и флейта самого Карлайла; к тому же он обладал совершенно особым чувством ритма, выделявшим его из общего ряда, но, как ни странно, в нем проявилась обостренная гордость, он возненавидел эстраду, да так, что каждый выход давался ему кровью.