Избранные произведения. Том 3 - стр. 44
Галим ответил негромко, но все его слышали:
– За меня, отец, тебе не придётся краснеть.
Рахим-абзы расчувствовался:
– Спасибо, сын, спасибо. Поднимем первый тост за родину и Красный Флот.
Юноши опорожнили свои бокалы, девушки чуть коснулись их губами. Все разом оживлённо заговорили.
Поднимались тосты за счастливую молодость, за дружбу, за учителей. Ильяс заиграл на своей «саратовской», приговаривая под её аккомпанемент:
Скоро стол отодвинули. По комнате закружились пары.
Разгорячённые танцами, Галим с Ильясом вышли на балкон.
– Уезжаешь, брат, – сказал Акбулатов грустно. – Уезжаешь, – повторил он. – Трудно мне будет без тебя.
– Не горюй, – успокаивал его Галим. – Хафиз математику и черчение знает лучше меня. Он поможет тебе.
– А он не уедет?
– Нет, он остаётся в Казани, поступает на физико-математический факультет университета.
К ним подошёл Наиль с веером Ляли.
– Что за тайное совещание? – спросил он.
В дверях балкона показалась Мунира.
– Вот где они, танцоры, бросившие своих дам.
Ильяс кивнул Наилю, и они ушли, оставив на балконе Муниру с Галимом.
Уже брезжил рассвет. Мунира, прислонясь к косяку двери, закрыв глаза, жадно вдыхала свежий ночной воздух. Предутренний ветерок чуть шевелил колечки волос на её висках.
– Завтра в это время ты будешь далеко, Галим, – проговорила она тихо. Потом, помолчав, добавила ещё приглушённее: – Ты же ничего не знаешь…
На балкон доносились звуки заливистого смеха. Кажется, это Ляля. Впервые Мунира позавидовала ей. Ляля счастливее её: Хафиз остаётся здесь, они будут вместе.
Удивительны чувства восемнадцатилетней девушки. Вначале она смотрит на юношей как на «мальчишек», глаза её любви пока закрыты. Она ходит рядом со своим счастьем, но не видит его и даже не догадывается о его существовании. Ей кажется, что оно должно прийти откуда-то издалека. Потом, сама не зная почему, начинает мучиться непонятной ревностью, всё чаще и чаще с ней случается такое, что она то неожиданно плачет, краснеет, стыдится, то смеётся, забыв всё на свете, то вдруг загрустит, словно дикий гусь, которому лететь далеко-далеко. Потом, на удивление и радость самой себе, она начинает понимать, что счастье – вот оно, рядом, в этом пареньке, к которому в ней вспыхнуло особенное чувство. Глаза её видят острее, она обращает внимание на то, чего раньше не замечала вовсе. Она готова часами смотреть на синее небо, на тихую рябь вечернего озера, на птиц среди густой листвы, на простенький полевой цветок. И кажется тогда девушке, что у неё вволю сил на любое дело, звёзды с неба и те достала бы.
Галим смотрит на Муниру сбоку. Ресницы её полуопущены, одна рука бессильно упала, другая лежит на перилах балкона.
В большой комнате всё ещё поют. Русские песни сменяются татарскими.
– Идёмте, без вас скучно, – высунулась в дверь Ляля.
– Мы сейчас, Лялечка.
Ляля сразу же пропала.
Галим взял руку Муниры. Они стояли так близко друг от друга, что, когда Мунира повернула к нему голову, её волосы коснулись его лица.
– Мунира, я никогда не забуду тебя…
Глаза её сверкали так, что Галиму казалось – от них исходили какие-то светлые лучи, проникавшие в самое сердце.