Избранные произведения. Том 3 - стр. 20
– Дня моего рождения никто даже и не знает, Суфия-апа, просто погода сегодня чудесная. А потом я видела сон…
– Сон?
– Да. Будто я играю в Большом театре шмеля из «Сказки о царе Салтане». А Пётр Ильич, не Чайковский, конечно, а наш, Белозёров, на глазах у всех грозит мне из ложи пальцем: «Ах ты, ведь у тебя экзамены ещё не сданы!» Я будто страшно обозлилась: позорит перед всем народом!.. Зажужжала, зазвенела, потом как взлечу и села ему на самый кончик уса…
– Голодной курице просо снится, – негромко вставила Суфия-ханум.
– Уж и звенела я, уж и звенела!.. Пётр Ильич руками машет, а я не улетаю, всё кружусь да кружусь. Такой интересный сон, даже жалко было, что проснулась.
Пока Мунира одевалась, Ляля с увлечением рассказывала, как организовала сегодня ребят своего дома на субботник, чтобы помочь одинокой старухе Хадиче запастись дровами.
– Работали мы дружно. За один час перепилили и накололи два кубометра дров! И я колола, таскала…
Последние слова Ляля произнесла так весело, с таким задором, что Мунира невольно залюбовалась подругой.
Через четверть часа они уже шли по улице, с лыжами. Мунира была в белом костюме и такой же шапке. Ляля была в голубом.
– Знаешь, Мунира, – Ляля лукаво заморгала, – мы с Хаджар вчера долго придумывали тебе наказание.
– Мне наказание? За что?
– За то, что променяла друзей на этого голенастого франта Кашифа.
Мунира покраснела и рассмеялась:
– Не очень ли вы торопитесь с выводами?
– Он же тебя вчера провожал домой…
Но тут они отвлеклись, – навстречу шли Хаджар с Наилем, тоже в лыжных костюмах и с лыжами на плечах, – и разговор, к немалому удовольствию Муниры, принял другое направление.
Хорошо на Казанке зимой, даже в пасмурный день.
А сегодня укрытая обильным снегом река разлеглась особенно просторно, каждая снежинка на ней искрится солнечным светом. По ту сторону белеют далеко-далеко уходящие просторы, на этой стороне – крутые обрывы, а по склонам увалов высятся одинокие сосны и вперемежку с ними тёмно-зелёные ели.
Насколько охватывал глаз, вдоль и поперёк по снежной равнине неслись лыжники.
Вон там мелькают красные свитеры участников соревнований с большими номерами на груди и спине. Немного в стороне солидно скользит более взрослый народ, выехавший на прогулку, чтобы поразмяться и подышать свежим воздухом. Самые юные, с разноцветными бумажными лентами на шапках, возятся на вершинах и у подножия холмов – около естественных трамплинов. Когда они стремглав несутся по крутизне или подпрыгивают на трамплинах, ленты развеваются и трепещут, и кажется им тогда, что они похожи на каких-то крылатых батыров.
– Смотрите, смотрите! – показала рукой Хаджар, самая зоркая, на вершину крутого обрыва. – Это ребята из двадцать второй школы. Вон Надя Егорова, Таня Владимирова. А вон тот, что опёрся на лыжные палки, – Володя Громов.
Ляля сложила руки рупором и закричала звонким голосом:
– На-дя! На-дю-ша-а!
Ребята с обрыва ответно замахали руками, потом стайкой понеслись по крутизне и, сделав резкий поворот, пошли лёгким, размеренным шагом.
– Эх вы, сони! – накинулись они на новоприбывших. Ляля приняла вину за опоздание на себя и воспользовалась случаем повеселить ребят своим занятным сном.
Подошла ещё группа, там были и Галим с Хафизом. Хафиз заранее договорился со всеми, и Галима встретили так, будто ничего не произошло. Но он был не так уж прост, чтобы не заметить во взглядах юношей и девушек ту скрытую холодность, что бьёт прямо в сердце и отнимает душевный покой.