Избранница Наполеона - стр. 12
Я получил имя в честь княгини Боргезе и на правах французского придворного теперь говорил с князьями и прохаживался с королями. Будь живы мои родные, они не признали бы меня в человеке, изо дня в день беседовавшем с императором в его личном кабинете. Они бы решили, что прекрасно одетый камергер, цитирующий Руссо и ратующий за независимость Сент-Люсии, Гваделупы, Мартиники и Сенегала, – сын какого-нибудь высокообразованного дипломата.
Но родные мои умерли и не могут теперь меня видеть. Их, как и имя свое, я оставил на Гаити.
Полина повернулась ко мне, видно было, что она раздумывает над моим вопросом. Проведя со мной столько дней и отдав мне свое сердце, испытывала ли она любовь к мужчинам, с которыми спала?
– Конечно, нет, – ответила она. – Ты же знаешь, в моей жизни есть только два мужчины. – Она замолчала, давая мне возможность высказаться. Не дождавшись, она продолжала: – Наполеон и ты.
Сейчас, спустя пять лет, она такая же необузданная, эгоистичная и ослепительная. Сегодня утром ей с трудом удается сдержать свою радость из-за того, что император наконец это сделал. Он сказал своей супруге, женщине, что следовала за его звездой, даже когда та опускалась в самую низкую часть небосклона, что через две недели объявит о разводе.
– Господи, Поль, я так счастлива, что готова плакать. Нет: я так счастлива, что готова танцевать! – Она отрывается от зеркала, и по блеску в ее глазах я понимаю, что у нее созрела какая-то потрясающая, с ее точки зрения, идея. – Я сегодня устраиваю бал.
Я не двигаюсь с места. Продолжаю сидеть в том же кресле. Здесь, в дальнем конце ее будуара, я провожу каждое утро, слушая о планах Полины на день, тем временем как Обри укладывается у меня на коленях и засыпает.
– И вы считаете, это удачная идея?
Но когда на нее нападает такое настроение, ее уже не урезонишь.
– Почему нет? Он мой брат. Он должен знать, как сильно я его люблю.
– Потому что есть много таких, кто любит и императрицу тоже. А теперь она все потеряла. Этот дворец, мужа, имперскую корону…
– Чего ей и иметь-то не полагалось, если уж на то пошло!
Она отворачивается к зеркалу и яростно расчесывает волосы. Если она не избавится от привычки драть себе волосы щеткой всякий раз, как приходит в бешенство, то к сорока годам облысеет.
– Вот что, Поль, я даю бал, и даже тебе меня не отговорить!
– Ваша преданность брату мне известна, – говорю я. Но не добавляю, что в этой преданности есть что-то нездоровое. Она жаждет его внимания. Во всей Франции не сыщешь другую пару брата с сестрой с такими необузданными амбициями. И они друг друга стимулируют.
– А как же императрица? – спрашиваю я. – Что будет с ней?
Полина подходит к комоду и изучает свои шелковые халаты.
– Он ее сошлет, – предполагает она, выбирая красный халат. – И тогда она поймет, каково это – потерять желанного мужчину!
У нее нет необходимости привлекать мое внимание, но она сбрасывает сорочку на пол. При том обилии проституток, что привлекают клиентов на бульваре дю Тампль, я никогда не видел ни одного женского тела, кроме ее. И она начисто лишена стыдливости. После свадьбы со своим богатым итальянским князем Полина подарила ему статую работы Антонио Канова, для которой позировала в обнаженном виде в образе Венеры. Увидев такое, император пришел в бешенство и запретил впредь всякие изваяния. Тогда для дворца Нейи, своей частной парижской резиденции, она заказала обеденные чаши в форме собственных грудей. Я видел, как ее брат ел из такой чаши орехи. «С чего бы мне их прятать? – сказала она мне тогда, довольная своей шуткой. – В Древнем Египте женщины с гордостью демонстрировали свою грудь».