Избранная луной - стр. 5

Глаза у Леды, как и у Мари, были серые, глубокие, отливали серебром. «До чего же это красиво!» – подумала девушка.

При свете полной луны из глаз дочери, точь-в-точь как у матери, струились серебряные лучи.

Кожа у обеих поблескивала. Девушка нежилась в лунном свете, пока ее тело наполнялось силой и покоем.

Томясь тоской по луне и таившейся в ночном светиле силе, Мари высунула в оконце руку с сомкнутыми пальцами. Она хотела зачерпнуть пригоршню лунных лучей, но вместо тонкого серебристого света на пальцах проступил желтый огонек закатного солнца. Рука дрогнула. Девушка отдернула ее, раскрыла ладонь и залюбовалась филигранным узором. Достаточно совсем немного солнца, чтобы он, изящный, яркий, появился на коже. Мари прижала руку к груди, и золотистый узор исчез, как исчезают сны после пробуждения.

У мамы ничего подобного не бывает. Мари во многом на нее не похожа.

Оконце закрыли.

– Ничего, девочка моя, возьмем-ка твой летний плащ. Он совсем легонький, не запаришься, зато…

– Зато рукава прикроют руки, ведь солнце еще не зашло, – закончила Мари.

Она осторожно спустилась с лестницы и подошла к корзине, где хранились плащи.

– Жаль, что тебе нужно таиться. Ах, если бы все было иначе! – Мамин голос звучал тихо и печально.

– Я бы тоже так хотела, мама, – отозвалась девушка.

– Мне очень жаль, Мари. Ты ведь знаешь, я…

– Ничего, мама. Честное слово, я уже привыкла. – Девушка, старательно придав лицу беззаботное выражение, повернулась к матери. – Может быть, когда-нибудь перерасту…

– Нет, девочка моя, не перерастешь. Отцовская кровь в тебе течет пополам с моей, и я ни о чем не жалею. Ни о чем, несмотря на все трудности.

А я жалею, мама. Жалею. Но вслух Мари ничего не сказала, а лишь основательно закуталась в плащ и вслед за Ледой покинула уютную норку.

Держась вместе, Мари и Леда вскарабкались на каменистый уступ, откуда виднелась Поляна собраний – на первый взгляд ничем не примечательный просвет среди болотистого южного леса. Меж ив и боярышника, остролиста и папоротника вился ручей. Он и плакучие ветви деревьев особенно притягивали взгляд. И не сразу, а со второго, а то и с третьего раза можно было сверху, с уступа, разглядеть, что скрывалось в гуще зелени. Там, на опрятных грядках под присмотром женщин Клана, росли ранняя капуста, кружевной салатный цикорий, пышный латук, посаженный к весне чеснок.

Леда притихла, потом радостно вздохнула всей грудью.

– Спасибо тебе, Мать-Земля, – заговорила Жрица, будто не дочь ее, а сама Богиня стояла рядом. – Спасибо, что даровала нам, Землеступам, умение получать плоды из твоего щедрого лона.

Мари тоже глубоко вздохнула, привычная к задушевной интонации, с которой мать обращалась к своей Богине.

– Пахнет лавандовым маслом, даже отсюда чувствую, – заметила Мари.

– Женщины Клана постарались на совесть, подготовили Поляну. Нынче ночью ни одна стая волкопауков сюда не сунется. – Помолчав, она указала на кострища, расположение которых было тщательно продумано. Лишь одно из них находилось посреди Поляны. Остальные были по ее краям, в ключевых местах, и рядом с каждым из них воткнули в землю факел – на случай, если большое скопление народа привлечет опасных насекомых.

– Понимаю, что костры для защиты, но как же они при этом радуют глаз, – заметила Мари.