Из яблока в огрызок и обратно - стр. 6

«Кожаный» с хрустом потянулся и прилег на нары, длинноволосый еще немного посидел и последовал его примеру.

«Яблочкин, Яблочкин, где-то я уже слышал эту фамилию», – подумал Геннадий и тоже провалился в сон.

На следующий день Огрызкина снова вызвал прыщавый сержант.

– Наверное, менты еще одну пачку хотят попросить, – заржал «кожаный».

– Боюсь, что им и та пришлась не по вкусу, – усмехнулся Гена и вышел в коридор. В кабинете следователь долго и молча копался в бумагах, затем достал из папки листок и протянул его Огрызкину.

– Повезло тебе. Твои отпечатки не совпали с опечатками на ноже. Так что гуляй пока, но в пределах видимости. Вот, распишись.

– Тогда я у вас здесь, под окнами обоснуюсь.

– Пшел вон отсюда! – рявкнул вдруг капитан, пряча подписку о невыезде обратно в папку.

На крыльце отделения Огрызкин сладко потянулся, щурясь на яркое летнее солнце.

«В КПЗ хорошо, а на воле лучше», – подумал он и побрел в сторону своего парка.

Проходя мимо злосчастного кафе, Гена приостановился, пристально поглядел на темные окна-витрины и присел на стоящую недалеко от входа скамейку. «Интересно получается, – подумал он, разглядывая муравья, бегущего по дорожке, – за час до того, как улечься под куст, за этим, как его, Брызгуном, увивается какой-то рыжий блондин, который, в свою очередь, очень мечтает познакомиться с неким Яблочкиным. Да так хочет, что даже готов отстегнуть от своего или чужого, точно не известно, довольно большую кучку бабок. И к тому же этот, местами молодой человек, хочет стать зятем этого Василия Батьковича, и настолько сильно хочет, что готов терпеть все издевки с его стороны. Или не готов? Не известно, но вопрос в другом. Причем здесь я?». Геннадий почесал давно немытую голову и поднялся. «Правильно, Огрызкин, не шастай по кустам, а то в следующий раз так легко не отделаешься».

«В следующий раз? – забилась под грязными волосами чужая для него мысль. – А кто тебе сказал, что ты в этот раз отделался? Ведь на подозрении ты так и остался первый кандидат. Если никого не найдут, пойдете вы, Геннадий Степанович, на казенные хлеба в сырую квартиру. Вот так-то, дорогой!». И, навязав таким образом морских узлов в его и без того запутанных мозгах, мысль удалилась.

– Да. Без бутылки здесь не разберешься, – послал ей вслед свой вывод Геннадий и пошел к выходу из парка в направлении видневшихся за деревьями пятиэтажек.

Поднявшись на второй этаж, Огрызкин толкнул обитую старым, кое-где порванным дерматином дверь и вошел внутрь.

Однокомнатная квартира, порог которой переступил Геннадий, представляла собой довольно жалкое зрелище. Со стен тесной прихожей свисали лоскуты старых, пожелтевших от времени и дыма обоев, а с такого же грязного потолка свисала давно перегоревшая голая лампочка. Комната была точной копией прихожей, но несколько больших размеров, а из мебели в ней была только старая железная кровать с растянувшимися пружинами. Огрызкин оглядел свое жалкое жилище и, тяжело вздохнув, присел на грязный, прожженный в двух местах матрас. Пружины под ним жалобно скрипнули.

– И тебе привет, – провел он рукой по ржавой спинке. – Соскучилась?

Кровать снова старчески скрипнула.

– Я тоже, – проговорил Гена и откинулся на сложенную у изголовья вместо подушки рваную телогрейку.