Иван Грозный и Мария Темрюковна. Очищение - стр. 87

Весьма показательно и то, что князя Семена судили не по совокупности преступлений (за участие в мартовском мятеже 1553 года и за последующую измену), а только по обвинению в государственной измене, выразившейся в передаче секретной информации зарубежному послу и намерении бегства к иноземному властителю. Отсюда ясно, что вина за мятеж 1553 года была царем Иваном прощена, наказанию за нее никто не подвергался, почему она и не была предъявлена Лобанову-Ростовскому. <…>

По нашему мнению, «боярский суд не придал значения показаниям Ростовского о мартовском заговоре 1553 года не потому, что вел дело осмотрительно и осторожно, а потому, что повелениюИванаIVвопрособэтомзаговоребылзакрыт, а его участникипрощены»223.

Народная мудрость гласит: «Всегда давайте человеку второй шанс, но никогда третий». Предательство человека – это одно. И личное дело каждого прощать или не прощать. Но предательство государства – это измена глобального масштаба. Тут совсем другое дело. Такое предательство может поменять судьбы миллионов людей. Предатель страны должен понести заслуженное суровое наказание. Петр I говорил: «Всякий, кто украдет из казны на столько, сколько стоит веревка, на той же веревке повешен будет». А изменник Родины – гораздо хуже казнокрада.

Лабанов-Ростовский не остался безнаказанным. Его отправили в Белоозеро, но это не тюрьма, а пятизвездочный санаторий, о чем можно судить из примера содержания аналогичного узника – сосланного князя Воротынского из книги К. Валишевского: «В наших руках находятся официальные документы, из которых видно, что этот узник жил в довольно комфортабельной обстановке. Он жалуется, что ему не присылают рейнских и французских вин, полагающихся ему по праву. Требует себе различных припасов: свежей рыбы, изюма, лимонов и чернослива. Это нужное ему для него самого, его семьи и двенадцати слуг, содержащихся, как и он, на государственный счет. Как мы видим, заточение Воротынского мало напоминало адские муки. Правительство Ивана с подобными людьми обходилось слишком гуманно. Трудно допустить, чтобы до ссылки их подвергали таким страшным мучениям»224