Ива, Антония или Вероника - стр. 4
Я попыталась вспомнить всё с самого начала. Итак, вечер шестнадцатого. Зыбкой галереей вновь промелькнули призрак врача, озабоченное лицо Алекса, таблетница на подносе. А дальше? Но скользящий пёстрый ряд слайдов, так хорошо и складно начавшийся, вдруг оборвался, словно споткнулся о чёрный кадр, и память беспомощно остановилась перед ним.
Испуг и бессильная ярость одновременно овладели мной. Ещё никогда не случалось такого, чтобы я не могла вспомнить прошедший день! Впрочем, если не совсем кривить душой, в редких случаях после особо бурных возлияний в компании это бывало, но какие-то обрывки событий всегда застревали в голове, а чтобы вот так, всё стиралось полностью…
Здесь же перед глазами стояла плотная непроницаемая завеса.
Смотреть было больно, думать тоже, а вспоминать не получалось совсем. Но жуткий рассказ Тони, если он являлся правдой, не оставлял вариантов: в ту ночь из особняка «Сорока» ей звонила либо я, либо одна из сестёр.
Если Тони узнала мой голос, то это означает, что она узнала наш общий голос – природа распорядилась так, что голос у нас один на всех.
Да, какие-то индивидуальные обертоны есть у каждой из сестёр – у Ивы интонации чуть музыкальнее и переливчатей, у самой Тони – глубже и сочнее, в тоне Вероники всегда угадывается улыбка, а я, возможно, произношу слова немного резче остальных. Но всё это настолько тонко, что отличить нас по голосу практически невозможно – для этого нужно обладать исключительным музыкальным слухом и знать нас много лет, чтобы привыкнуть к особенностям каждой.
А если одна сестра скопирует манеру другой, то голос не различит никто на свете.
Я в третий раз вернулась к началу воспоминаний.
Был врач. Правда, черты лица ускользают из памяти… Вот он шепчется в углу с Алексом, вот в его руке появляется ручка, вот она бегает по бумаге… А дальше?!
Мрачный занавес дня слегка колыхнулся, и из-под его краешка выскользнула знакомая песня.
«Не спрашивай любовь, надолго ли она к тебе…»
Мелодия моего сотового.
Звонок. Значит, кто-то звонил! Во сколько, кто, зачем?..
Можно было бы проверить это в телефоне, но я хотела вспомнить сама.
Следуя за музыкой, напевая её раз за разом, прокручивая в голове снова и снова, я, как реставратор собственной памяти, восстанавливала пропавший эпизод.
И в тот момент, когда показалось, что глупее способа не придумать, картинка неожиданно открылась.
Я стою посреди комнаты, но не в квартире Алекса, где мы живём вместе уже полтора года, а здесь, в своём давно пустующем доме. Сотовый липнет к щеке, из динамика доносится возбуждённый голос, и моё лицо постепенно хмурится.
Потом я медленно откладываю телефон в сторону и смотрю, как за окном в холодных сумерках завивается в бешеном танце белый вихрь…
Больше ничего выудить из-за занавеса не удалось. Остальные события семнадцатого января выпали из памяти, как скользкая карта из колоды. Она легла рубашкой вверх, и что скрывалось на обратной её стороне, определить было совершенно невозможно.
Опустошённая, с гудящей головой, я упала на кровать.
Что же это такое? Мне необходимо опровергнуть дикое обвинение сестры, а я бьюсь в кровь с собственной памятью, чтобы вырвать из неё хоть какой-нибудь обрывок исчезнувшего дня…
Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, я пошарила рукой по подносу, нащупала незнакомое средство – некий альбетокс – и судорожно швырнула в рот.