История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции - стр. 164
Такова была цензура того времени, от редактора до Сталина, слова которого почему-то боялись. А ведь были и умные, толковые слова. К. Симонов вспоминает один эпизод из литературной жизни в книге «Глазами человека моего поколения». К. Симонов присутствовал на обсуждении кандидатур на Сталинскую премию, на заседаниях иногда присутствовал Сталин, высказывался о произведениях, претендующих на Сталинскую премию.
Симонов записал то, что Сталин говорил о романе Эммануила Казакевича «Весна на Одере»: «В романе есть недостатки. Не всё там верно изображено: показан Рокоссовский, показан Конев, но главным фронтом там, на Одере, командовал Жуков. У Жукова есть недостатки, некоторые свойства его не любили на фронте, но надо сказать, что он воевал лучше Конева и не хуже Рокоссовского. Вот эта сторона в романе товарища Казакевича неверная. Есть в романе член Военного совета Сизокрылов, который делает там то, что должен делать командующий, заменяет его по всем вопросам. И получается пропуск, нет Жукова, как будто его и не было. Это неправильно. А роман «Весна на Одере» талантливый Казакевич писать может и пишет хорошо. Как же тут решать вопрос? Давать или не давать ему премию? Если решить этот вопрос положительно, то надо сказать товарищу Казакевичу, чтобы он потом это учёл и исправил, неправильно так делать. Во всяком случае так пропускать, как он пропустил, – значит делать неправильно».
…Я встретился с Казакевичем и рассказал ему от слова до слова всё как было. Он был в бешенстве и в досаде – и на других, и на самого себя и, взад и вперёд расхаживая по фадеевскому кабинету, скрипел зубами, охал и матерился, вспоминая редакционную работу над своей «Весной на Одере», как на него жали, как не только заставляли убрать фамилию Жукова, но и саму должность командующего фронтом. «Конечно, – с досадой говорил он, – Сталин правильно почувствовал, совершенно правильно. Половину того, что делает Сизокрылов, делал у меня командующий фронтом, а потом меня просто вынудили всё это передать Сизокрылову. Как я согласился, как поддался? А как было не поддаться – никто бы не напечатал, даже и думать не желали о том, чтобы напечатать до тех пор, пока я этого не переделаю. А как теперь переделывать обратно? Как вставлять командующего фронтом, когда роман уже вышел в журнале, уже вышел двумя изданиями, уже переведён на другие языки, как я могу теперь его исправлять, заменять одного другим?» (Симонов К. Глазами человека моего поколения. М., 1988. С. 198—199).
В 1947 году Сталин задал вопрос Симонову, хорошие ли рассказы М. Зощенко, которые тот готов напечатать в «Новом мире». Получив утвердительный ответ, сказал: «Ну, раз вы, как редактор, считаете, что их надо напечатать, печатайте. А мы, когда напечатаете, почитаем» (Там же. С. 140).
Вот честная позиция руководителя государства: почитаем и выскажем своё отношение к опубликованному материалу.
А Фадеев и Твардовский заняли странную позицию, скорее двурушническую, нежели принципиальную. Отсюда и редактура «Весны на Одере»: только что Жуков был понижен в должности, так решено было выбросить его из романа, где он действительно командовал фронтом.
Такова была общественно-литературная обстановка, писатель был почти начисто лишён свободы слова, при этом чаще всего из-за собственной трусости, не только сам себя редактировал, но и поддавался нажиму редактора, заведующего редакцией, главного редактора, цензора, высших идеологических учреждений. Но ХХ съезд КПСС, принявший Постановление о культе личности И.В. Сталина, вроде бы коренным образом изменил обстановку. Однако цензура продолжала свой гнёт, свои идеологические установления.