История Российского государства в публикациях газеты «Санкт-Петербургские ведомости». Том I. От Рюрика до Романовых - стр. 7

– Не кажется ли вам, что частью складывающейся исторической доктрины является идеализация прошлого нашей страны – как советского, так и дореволюционного?

– Действительно, попытки выстраивания концепции «идеального прошлого» есть. Очень хочется объяснить какие-либо наши исторические неудачи происками внешних или внутренних врагов России. Цель – подвести к мысли о том, что прежде в стране все было хорошо. Что, увы, не соответствует исторической правде. А состоит она в том, что в России долгие годы существовал устаревший государственный строй. Веками не было ни одного представительного народного учреждения, хотя потребность в этом назрела. И удосужились собрать Думу только в 1906 году, после того как страна заполыхала.

Мало того, министры-реформаторы (такие тоже были) считали большей напастью, нежели отсутствие парламента, невозможность сформировать нормальное (то есть функциональное) правительство. В ходе реформ середины XIX века был образован совет министров, но созываться и заседать он мог только под председательством царя. Александр II это делал, Александр III прекратил, а Николай II этого не делал до 1905 года. Почему? Между министрами бывают разногласия, значит, надо голосовать. И государь рискует оказаться на стороне меньшинства. Для монарха такое непристойно: это значит, что западный образ правления перемещается в зону абсолютной монархии.

– Откуда же растут корни идеализации дореволюционной истории?

– Возможно, из самой революции, которая в своих последствиях оказалась во многом бедствием для страны. Вот почему революция теперь воспринимается как пугало. Но есть и другая, сугубо утилитарная, причина: современная официальная доктрина исходит из того, что надо во что бы то ни стало избежать любых революционных потрясений. Лучше потерпеть – во имя стабильности.

– Бытует мнение, что события прошлых времен нельзя оценивать с позиций сегодняшнего дня, что надо смотреть глазами современников. Вы согласны с этим?

– На мой взгляд, смотреть на историю надо с позиции, как говорили во времена перестройки, общечеловеческих ценностей. Историк – в каком-то роде судья. Он имеет право рассматривать исторические события с позиций сегодняшнего времени. Но требовать от исторического персонажа умудренности событиями последующих лет нельзя. Персонаж того или иного времени должен оцениваться в контексте тех сведений, тех верований, того мировоззрения, которые были присущи его исторической эпохе.

Бывает, что мнение историка-исследователя совпадает с мнением наиболее проницательного из современников. Это высшая оценка достоверности исторического знания. Вот характерный пример: после присоединения Прибалтики маршал Советского Союза Борис Шапошников (до августа 1940 года – начальник Генерального штаба) был противником того, чтобы готовиться к войне на новых границах. Он считал, что надо строить прочную оборону на линии Сталина, построенной по старой границе. Уже в начале войны правота его слов стала очевидной. Военные между собой признавались: мол, Гитлер выманил нас на предполье и разбил. Так что судить задним числом иногда можно, особенно когда было мнение, истинность которого стала впоследствии очевидной.

– Сегодня модно муссировать тему фальсификации истории. Идет ли речь о намеренном искажении фактов или проблема в малограмотности отдельных исследователей?