История разведенной арфистки - стр. 8

Поскольку вопрос был задан предельно вежливо, она после некоторого колебания решила все-таки на него ответить. После довольно продолжительной паузы она сказала:

– А почему бы вам предварительно не представиться?

– С удовольствием, – ответил мужчина, – я такой ветеран массовых съемок, что операторы не спешат приглашать меня. Потому что зрители уже ко мне пригляделись и запомнили по другим фильмам. Годами я был офицером полиции, но затем легкое мое заикание, которое вы, скорее всего, заметили, стало, увы, сильнее; мне пришлось поэтому выйти, так сказать, в отставку. Сейчас мне приходиться жить только на пенсию. Но сегодня не предвидится ни стрельбы, ни покойников… и я не скажу, что слишком этим огорчен. Сегодня нам придется тихонечко сидеть, изображая из себя членов ж-жюри присяжных и слушать, как развивается ход судебного процесса – вплоть до того момента, пока один из нас не огласит вердикт.

– Жюри? – встрепенулся судья, прислушавшийся к разговору со своего места прямо перед ними. – Вы уверены, Элиэзер? Здесь, в Израиле, у нас нет суда присяжных.

– Вы правы. Но, может быть, сцена происходит где-то в другом месте. В наши дни в Израиле прокатчики обожают показывать иностранные фильмы, тем более что время от времени можно увидеть работы таких превосходных мастеров, как Бергман или Феллини. Так почему бы однажды не появиться и жюри?

Микроавтобус, прибавив скорости, выскочил на шоссе, вьющееся по подножью автомагистрального кольца вокруг Иерусалима, но вскоре притормозил в предместье Мевасерет-Цион; здесь, на автобусной остановке, с десяток мужчин и женщин разного возраста уже дожидались их.

– Смотрите, – сказал Элиэзер. – Вы можете сосчитать. Включая нас, здесь как раз двенадцать членов жюри присяжных. Прибавьте еще одного на тот случай, если кто-то заболеет или исчезнет. Но почему вы не хотите рассказать, что привело вас к нам? Это что – секрет? Или какая-то проблема?

– Никакого секрета нет, – сказала арфистка, улыбаясь. – Всего-навсего – небольшая проблема.

В середине зимы, два месяца спустя после смерти их отца, брат послал ей e-mail:

Дорогая Нóга,

Посылаю тебе e-mail, а не звоню по телефону, потому что боюсь, если позвоню, ты бросишь трубку, как ты это обычно делаешь. Поэтому прошу тебя прочитать это спокойно и внимательно, избегая, по возможности, любых нервных рефлексов.

Я совершенно убежден, что ты не поверишь, будто мама согласна оставить Иерусалим и переехать на новое место жительства неподалеку от меня в Тель-Авиве. Но точно так же, как я не могу рассеять твое недоверие, ты не в состоянии опровергнуть мою уверенность в том, что это возможно. Таким образом, выход один – принять существующее положение дел и дождаться его разрешения естественным путем.

Две недели тому назад мама слегла, подхватив где-то тяжелейшую простуду – может быть, ты могла понять это по ее голосу во время ваших еженедельных разговоров по телефону… хотя могла и не заметить. Разумеется, она всегда пыталась скрыть свое состояние от тебя – точно так же, как пробовала спрятать свою болезнь от меня. И мне понятно почему: ведь, по мнению очень многих, простуда не является смертельно опасной болезнью, тем более для 75-летней женщины, которая выглядит более чем превосходно, особенно при сравнении с нашим, не намного старше нее, президентом – на его фоне она выглядит просто совершенной красавицей. Но один из ее соседей, которого мама во время одного из приступов болезни попросила принести ей молоко, был встревожен ее состоянием и позвонил мне.