История одного мира. Часть I - стр. 19

Запах крепкого настоя из коры Варского дуба немного взбодрил, а терпкий чуть сладковатый вкус напитка, растекающийся по языку горячими волнами, настроил мысли на правильный лад. Он оставил длинную трубочку, тянувшуюся из специального стакана, подключенной к системе циркуляции жидкости шлема и неторопливо потягивал настой, погружаясь в свои мысли. Глазные прорези закрылись сплошной тонировкой, так что Кевар остался в полной темноте, и ничто не мешало размышлениям и воспоминаниям.

Мысли его по обыкновению начали разбегаться и углубляться все дальше и дальше в пучину памяти. Порой у него складывалось ощущение, будто он тонет в этом круговороте воспоминаний, что они затягивают его все глубже и глубже. Раньше он даже жалел, что некому вытащить его из этой трясины, пробовал забываться в вечеринках и увеселениях, но это не помогало, а скорее даже усугубляло его склонность к рефлексии. Бывало, что он уходил в себя прямо в разгар веселья, и это отталкивало многих – людей со странностями мало кто хочет терпеть рядом с собой, мало ли что от них можно ожидать. Поэтому, вероятно, он в итоге и начал медленно, но верно, выпадать из социума – сначала время от времени стал под различными предлогами отлучаться из столицы, а потом и вовсе решил отправиться на фронт. Но, кроме всего прочего, самую большую роль во всем этом сыграли его отношения с семьей и особенно с отцом.

Тут же всплыли воспоминания далекого детства, как всегда, отрывочные и частично смазанные. Редкие теплые воспоминания из того времени ему подарила мать, единственный человек, который хоть немного его понимал, от которого он всегда ощущал тепло и любовь. На самом деле он плохо помнил, как она выглядела, какой у нее был голос – но зато он никогда не забудет ее запах, теплый, нежный аромат лаванды и корицы. Еще он помнил, что она была все время грустной и часто плакала. Теперь-то он понимал, что это из-за его отца, и что-то поменять он все равно был не в силах, но тогда, будучи добрым ребенком, он старался ее успокоить, мастерил ей подарки из металлических пластин и кусочков дерева. И лишь одна вещь осталась у Кевара от матери до сегодняшнего дня и хранилась в потайном сейфе на его личном безднолете. На его четвертый день рождения мать подарила ему маленькую белую шкатулку из кости дракона бездны, с тонкой работы рисунком, изображающим герб рода ее отца, оборвавшегося на ней же – ветвь вереска, оплетенная тонкой цепочкой.

Всплыли новые воспоминания. Ему пять лет. Они с семьей на охоте в угодьях близ резиденции на Варке: Кевар, средний брат Кррик, мать и отец. Старший брат Рор тогда уже уехал учиться в школу-интернат, куда потом отправились и младшие. На белогривых трехголовых жеребцах, гордости семейства Аргомантисов, неторопливо едут мать и отец, они вновь ссорятся. Щеки отца красны от гнева, мать, наоборот, бледна, но еще не плачет. Про детей они уже и забыли в своих спорах, и они плетутся сзади на крошечных пони. Кевар уже привык к извечной войне между родителями, но он всегда чувствует где-то в глубине, как страх холодными пальцами сжимает его маленькое детское сердце. Он широко открытыми глазами смотрит снизу вверх на мать, и ему очень хочется как-то защитить ее, ударить маленьким кулаком отца, остановить его – только чтобы он не кричал на мать. Потом переводит взгляд на брата – тот с благоговением уставился на отца, в его глазах читается восторженное почтение, мол, так и надо с ними, с женщинами, поставь ее на место, папа. Кевар хочет ударить теперь и брата, да посильнее, чтобы он никогда больше не поддерживал отца. Но он этого не сделает – он добрый и тихий мальчик, который боится темноты и монстров, что непременно должны прятаться под его кроватью. И он молчит, только тихонько, пока никто не видит, плачет от безысходности.