История моей жизни, или Полено для преисподней - стр. 2
Конечно же, неслучайным в моей жизни был эпизод, когда меня, в ту пору двухлетнего ребёнка, отец прихватил с собой на чердак и там на моих глазах обезглавил петуха, предназначенного в суп. Кровавое зрелище до сих пор перед глазами. С того дня и часа я перестал есть мясо. Сколько не держали меня за столом, как не уговаривали, не грозили, появившегося отвращения преодолеть не смогли.
Да и вообще всякая картина убийства, даже на киноэкране, вызывала у меня ужас. Если по ходу фильма назревала жестокая сцена, я, будучи ребёнком, непременно опускался между рядами и там пережидал. В пору малолетства всякая смерть была для меня нестерпимым кошмаром.
Отказавшись от мяса, я тем самым лишился и возможности посещать детский сад, где изобретать для меня отдельное меню, разумеется, никто бы не стал. А поскольку родители целыми днями работали, а няньку нанимать средств не имели, то я с малых лет оказался предоставлен самому себе. И это не могло не привести к ранней самостоятельности.
И Господь уже тогда хранил меня. По каким стройкам и авиационным свалкам я ни лазил и ни слонялся, а всё-таки остался цел. Да и улице не удалось мною завладеть. Был я как бы со всеми, но более сам по себе – со своими мыслями и понятиями. А между тем уже тогда и будущее моё писательство брезжило.
Как-то соседка по дому задала местной детворе задачку:
– Сшили тапочки слону. Взял он тапочку одну и сказал: «Нужны пошире. И не две, а все…»
Тут она сделала паузу, предоставив нам самим закончить фразу. Однако, видя, что мы молчим, спросила напрямую:
– Сколько надо тапочек слону?
Ребятишки все наперебой стали орать – два, два, два! И только я ответил правильно – четыре. Рассказывая маме этот случай, соседка вывела своё заключение:
– Какой-то он у вас не от мира сего.
И было мне тогда три года.
Родился я в столице, на Масловке. Однако тогдашнюю Москву не помню. И неудивительно, ибо не исполнилось мне и восьми месяцев, как семья переехала в Батайск, что в Ростовской области. Впрочем, и этот город припоминается смутно. И не город, а лишь дом наш кирпичный двухэтажный, в первом этаже которого, как войти в подъезд, где-то слева и располагалось наше жилище.
Призрачно, невнятными фигурами без лица видятся наша соседка, её дети. Чуть отчётливее – во дворе перед домом продающиеся с лотка арбузы и дыни. И уже где-то в отдалении за пустынным, туманным косогором «Детский сад», куда меня однажды привела мама.
Ясно представляю только свой белый шкафчик с разноцветным слонёнком на дверце. Туда вешалось моё пальто, ставились ботинки, и укладывалась шапка. Не позабылся и терпкий запах краски, а также ощущение абсолютной новизны стен, пола, потолка. Похоже, что я был из числа первых постояльцев этого младенческого питомника.
Довольно скоро, когда мне ещё не было и двух лет, мы переехали из Батайска на Западную Украину в Чортков. Именно там я впервые услышал о смерти. И вот при каких обстоятельствах.
Проживали мы на центральной улице города. Поэтому праздничные демонстрации, кипевшие ярким и шумным многолюдством, проходили перед нашим домом. Случалось и такое, что под нашим балконом милиционеры проводили арестованных бендеровцев. Помню, как один из них, с блатными ужимками обращаясь к своему конвоиру, сказал: