История философии. Средние века - стр. 52

Идея синтеза учения Аристотеля и Платона уходит своими корнями в античность. Но хотя мыслители, творчество которых было связано с Шартром, не были хорошо знакомы с Аристотелем[106], у них обнаруживается желание соединить вместе платоновскую теорию вечных идей с аристотелевской теорией имманентных форм или умопостигаемых структур, на основании которых всякая материальная вещь является тем, что она есть. Так, Бернар Шартрский проводил различие между вечными идеями или архетипами Платона и Августина, с одной стороны, и «природными формами» (formae nativae), c другой стороны, которые являются копиями образов-архетипов и, в свою очередь, делают предметы видами тех или иных родов. Попытки по объединению платоно-августинской теории божественных идей с аристотелевским гиломорфизмом[107] не были свойственны исключительно Шартру. Однако, и это правда, многие писатели находили сомнительным содержание теории Аристотеля, по крайней мере в том виде, в каком она представлена у Боэция.

«Тимей» привлекал Гильома прежде всего научными теориями Платона, впрочем, вряд ли можно было бы так их определять. В принадлежащей Гильому «Философии мира» («Philosophia mundi») – трактате, систематически излагающем учение о Боге, человеке и мире, заключающем в себе большую часть известных в то время научных сведений, – четко прослеживается зависимость от «Тимея», прежде всего от его онтологических теорий. Появившаяся позже «Dragmaticon Philosophiae» Гильома, в главном основывающаяся на «Философии мира», наглядно демонстрирует его увеличивающийся интерес к физическим и астрономическим теориям, а также практическое применение им сведений из трактатов по медицине, переведенных на латинский язык монахом по имени Константин.

Что касается проводимого Гильомом из Конша отождествления мировой души «Гимея» с третьим лицом Троицы, то мы уже имели возможность обратить внимание на подобные экскурсы в теологию, совершаемые некоторыми диалектиками и философами. За примерами далеко ходить не приходится – это Росцелин. Другим примером может служить Гильом. Сюда можно отнести и Тьерри Шартрского[108], который полагал, что Бог – это «форма бытия» (forma essendi) всех вещей. Его последователем и учеником был Кларембальд из Арраса. Понятно, что некоторыми из историков в такой манере изложения прослеживается определенная склонность к пантеизму, так как здесь вполне определенно предполагается, что все вещи причастны Богу. Однако оба, и Тьерри и Кларембальд, объясняли, что, по их мнению, действительные формы вещей являются отражениями или образами вечных первообразов или архетипов в Боге.

Заявить, что Бог есть «форма бытия» всех вещей, – скорее всего, означает, что Бог по крайней мере является причиной вещей, создающей и поддерживающей их существование.

Следует упомянуть о двух мыслителях, Гилберте из Пуатье и Иоанне Солсберийском, имевшим некоторое отношение к Шартрскому университету, хотя определять их как представителей шартрской школы было бы заблуждением.