История Брунгильды и Фредегонды, рассказанная смиренным монахом Григорием. Часть 2 - стр. 14

Впрочем, отдохнуть ей не удалось. У двери ее ждал епископ Петр[16].

– Королева! – епископ был хмур. – Я прошу уделить мне немного времени.

– Конечно, святой отец! – удивленно ответила Брунгильда. Визит епископа был неожиданностью. – Что-то случилось?

– Прошу вас, наедине! – со значением посмотрел на нее епископ. – Вопрос очень важный.

– Конечно! – сказала еще более удивленная королева, движением руки отпуская служанок. – Файлевба, ты тоже оставь нас. Я слушаю вас, святой отец! Вы меня заинтриговали.

На следующий день.

Подвал дворца сохранился еще с римских времен. Его надземная часть разрушалась уже не раз, а новое строение не имело ничего общего со старинной усадьбой, что стояла на этом месте. Здесь, как в любом приличном римском домусе, в подвале стояли печи с сетью воздуховодов, которые давным-давно были разрушены или забиты мусором. Как греть полы горячим воздухом, в Меце не имели ни малейшего понятия. Говорят, кое-где в Бургундии и в Нейстрии еще остались старинные виллы, где эта система была исправна, но годы и войны берут свое. Римское наследие неумолимо разрушалось.

Брунгильда сидела на резном кресле, которое сюда принесли два дюжих раба-венда. Она устроилась удобно, ведь разговор обещал быть долгим. Шагах в пяти от нее к лавке был привязан брат Леонтий, лицо которого исказил такой страх, что от былой красоты не осталось и следа. Королева брезгливо смотрела на него и удивлялась сама себе. И что она в нем нашла? Как беглец из Нейстрии, растрогавший ее своей слезливой историей, смог так заморочить ей голову? Ведь она купилась как деревенская простушка. Она поверила, что злобная Фредегонда возненавидела этого служителя церкви и стала его преследовать. Если бы не отец Петр, то и она сама, и ее сын, уже были бы мертвы. Епископ сказал ей вчера:

– Моя королева, я не могу нарушить тайну исповеди, это было бы неслыханным преступлением с моей стороны. Но и ничего не делать я тоже не могу. Вы должны взять на пытку чтеца Леонтия, и добиться от него правды.

Епископ коротко поклонился и ушел, оставив Брунгильду в недоумении и ужасе. Такие слова могли означать только одно: чтец – шпион и убийца. И она, не колеблясь, повелела схватить его. Герцог Гундульф, стоявший рядом, сказал:

– Тебя будут сечь, монах, пока ты не скажешь все, как на духу.

– Я ни в чем не виноват! Меня оговорили! – зарыдал Леонтий.

– Начинай, – кивнул палачу герцог, и на спину несчастного посыпались удары, рвущие кожу спины. Кожаная плеть ходила в мускулистой руке палача, рассекая со свистом воздух.

– Я ничего не знаю! Пощадите! – голосил он. – Госпожа! Как вы могли подумать на меня такое!

– Остановись! – скомандовала королева. – Что я подумала? О чем ты сейчас говоришь?

– Э-э-э…, – выдал сквозь слезы чтец. – Ну… Если вы меня велели схватить, значит, подумали обо мне что-то плохое. Но я ни в чем не виноват. Пощадите, госпожа!

– Я все поняла! – решительно сказала королева. – Сечь его, пока не признается. Если палач устанет, пусть его сменят! Ну же!

Монах сломался минут через десять. Его спина представляла из себя кровавое месиво, и он потерял сознание от боли. Его облили водой.

– Говори, негодяй! – сказал Гундульф. – Мы тебя слушаем.

– Я должен был отравить королеву и короля. Яд в моей келье за камнем. Вы узнаете это место, оно замазано свежей глиной. – И он застонал от боли и осознания того, что из этого подвала он больше не выйдет. А если и выйдет, то только до ближайшего эшафота, где его казнят на потеху черни.