Истинно русские люди. История русского национализма - стр. 17

Социализм, в качестве последней по времени из большой тройки идеологий XIX столетия, в отношении национализма представляет и наибольшие сложности. Для первой половины XIX в., в особенности для ситуации до начала 1830-х, между либерализмом и будущим социализмом нет четкой границы – понятие «радикалов» объединяет и либералов, склонных к решительным действиям по преобразованию политического порядка, и тех, кто мыслит это преобразование связанным с решением социальных проблем. Будущий социализм в это время одновременно довольно заметно представлен и в целом ряде консервативных направлений мысли – как апелляция к иному, более справедливому порядку, чем утверждаемый индивидуализм, ссылка на «справедливую цену» или на общинные или цеховые формы социальной защиты могут быть прочитаны и как консервативные, и как способ найти для новых требований основание в прошлом, т. е. обосновать их реалистичность – выведя из разряда пустых мечтаний.

Июльская революция 1830 г. привела в течение нескольких ближайших лет к выделению социалистов из общего числа радикалов – события 1848 г. явили социализм, ставший значительной политической силой. Вплоть до последней трети XIX в. для социалистов национализм выступал либо на уровне «культурного национализма», т. е. существующих культурных различий между народами, по возможности не долженствующими иметь политического значения, обусловливающего чисто техническое разграничение, по условиям удобства коммуникации на родном языке, общих привычек и т. п., либо как привнесенное, ложное сознание – попытка отвлечь от подлинного содержания конфликтов, раздирающих современный мир, – между богатыми и бедными, капиталистами и пролетариатом, заставив тех, чей интерес принципиально един, видеть друг в друге врагов. «У пролетариата нет отечества» – так формулировал марксизм социалистический постулат и в целом для социалистического движения эту формулировку следует признать общей, если понимать под «отечеством» территориальную политическую общность.

Однако в последней трети XIX в. ситуация стала меняться – это относится в первую очередь к социалистическим движениям, появившимся в восточной части Европы. Для них, таких как, например, украинское, речь шла об аграрном социализме, что было связано с двумя обстоятельствами:

– во-первых, в восточноевропейских обществах сословное, классовое и этноконфессиональное разделение накладывались друг на друга: так, например, в Восточной Галиции городское население состояло во многом из евреев (торговцев и ремесленников) и немцев (чиновников), земельными собственниками преимущественно были поляки, тогда как крестьянство состояло в основном из русинов. Тем самым социальное движение практически автоматически укладывалось в этнические рамки – выступать за крестьян одновременно означало выступать за русинов, агитировать против ростовщиков означало выступать против евреев, так что антисемитские лозунги вполне могли прочитываться как социалистические, а социалистическая аграрная пропаганда могла одновременно быть пропагандой против польской власти;

– во-вторых, в этой ситуации национальное движение выступало как «национализм плебейских наций», т. е. лишенных полной социальной структуры – тем самым обычное для западноевропейских социалистических движений уклонение от национальной проблематики теряло свой смысл: для немецких или итальянских социалистов выступать от лица национальности значило бы утверждать, что социальные вопросы не являются первостепенными, они подчинены более значимым, общим для всех классов общества проблемам – для украинских социалистов, напротив, эти тезисы оказывались в единстве – отстаивать национальную проблематику одновременно означало выступать против существующего социального неравенства.