Истинно русские люди. История русского национализма - стр. 16

Важным водоразделом в истории отношений национализма и консерватизма становится история II Империи – Наполеон III активно использует во внешней политике «принцип национальностей» (следует отметить, что речь идет исключительно об «исторических народах» – далеко не всякий народ имеет право в этой перспективе, общей для XIX столетия, на самостоятельное национальное существование, он должен доказать свою способность – в то время как участь иных народов стать «этнографическим материалом», предназначенным для поглощения другими народами, чтобы увеличить их мощь и значение), подобно тому как еще ранее савойский королевский дом в стремлении к экспансии сделал ставку на умеренное, немадзинистское крыло итальянских националистов и в 1848 г. предпринял попытку возглавить объединение Италии, – попытка не удалась, королю Карлу Альберту пришлось отречься от престола в пользу юного сына, Виктора Эммануила II, которому суждено было стать в 1861 г. первым королем Италии. Еще более ярким образом с 1860-х националистическую повестку от немецких либералов перенимает прусское правительство во главе с Отто фон Бисмарком, сначала приняв унаследованный от Франкфуртского сейма конфликт с Данией из-за статуса Шлезвиг-Гольштейна (после войны 1864 г. герцогство перейдет под власть Пруссии), затем в войне 1866 г. разгромив основного соперника в борьбе за преобладание в Германии – Австрию, и в 1871 г., после победоносной войны с Францией, покончившей со второй Наполеоновской империей, присоединив Эльзас и Лотарингию, составлявшие предмет немецких сетований на французскую экспансию на протяжении десятилетий, провозглашает Германскую империю.

Десятилетия, последовавшие за революцией 1848 г., определили выбор целого ряда европейских монархических режимов – они продемонстрировали, что националистическая повестка может быть перехвачена, как показал отчасти Наполеон III и как вполне продемонстрировал Бисмарк, у либералов: авторитарные режимы не только могут не противостоять ей, но и находить в национализме ресурс, обеспечивающий им прочность. Изменения, претерпленные националистическими движениями за эти десятилетия, привели к тому, что теперь национализм оказывался способен предстать частью консервативной идеологии.

Важную роль на пути формирования консервативных сценариев национализма сыграло немецкое национальное движение времен наполеоновских войн – направленное против внешнего противника, оно конституировалось вокруг его образа как врага и одновременно сплачивалось вокруг существующих режимов как существующей политической рамки, позволяющей консолидироваться. Конец наполеоновских войн и наступление многолетнего мирного периода для большей части Европы означал во многом разрыв данного союза, заключенного существующими режимами с националистическими силами, – однако разрыв не был окончательным, одновременно продемонстрировав другие варианты нациестроительства по сравнению с французским образцом – вокруг общего исторического прошлого, «натурализации» политической общности, что позволяло одновременно предписывать национальное членство (т. е. включать и исключать тех или иных индивидов из национальной общности в силу самой их «природы», «происхождения») и в то же время ослабляло значение гражданской проблематики. Династии теперь получили ресурс легитимации в качестве «своих», национальных – однако это же означало, что теперь им надлежит демонстрировать свою национальную принадлежность: вплоть до середины XIX в. данный дрейф носил довольно неочевидный характер – национализм представлял явную опасность и в то же время не выглядел непреодолимым. С 1850-х национальный поворот становится повсеместным – достигая апогея в символической смене официального наименования правящей британской династии в 1914 г. с Ганноверской на Виндзоров, в то время как в России правящая династия, еще ранее усвоив имя Романовых, переименовывает столицу из Санкт-Петербурга в Петроград. К началу мировой войны, несмотря на то что аристократическое общество стало, если судить по семейно-родственным узам и распределению времени между странами, более космополитичным, чем столетие назад, публично в каждой из стран оно демонстрировало собственную национальную принадлежность – претендуя на то, чтобы быть лидерами данного национального сообщества, а это предполагало предъявляемую вовне публичную идентичность.