Истерика истерик. Стихи времён революции и Гражданской войны - стр. 6
Напоследок я выскажу несколько дополнительных соображений о поэмах Поплавского. Будучи главными проводниками его поэтики футуристического периода, они же, на мой взгляд, являются своеобразными документами происходивших в нём перемен – тех трансформаций ритмико-интонационного и образного строя стиха, которые отчасти сформируют эстетику его будущих открытий и экспериментов. И самое существенное, что школа футуризма не только не сделала поэта заложником своих радикальных приёмов и манер, – наоборот, в соответствии с принципами собственного нигилистического «вероучения» она помогла ему вырваться из ею же заданных рамок и развить в себе то чувство свободы, которое перенастроило его зрение.
При чтении «Истерики истерик», «Чуми», «Весны», других больших вещей создаётся впечатление, что автор исполняет какой-то магический и одновременно очень произвольный танец – и текст, подпрыгивая как мячик на мостовой, мчится в неизвестном направлении, следуя лишь уклонам улиц и переулков, пролагаемых авторским воображением и шальными зигзагами синтаксиса, или же, оторвавшись от земного тяготения, устремляется ввысь по ступеням всё обессмысливающей, всё превращающей в семантическую заумь «лестницы Иакова». Автора и читателей словно уносит бешеный, порой почти карикатурный каскад ассоциативных рядов и картин межпланетных буйств; апокалипсический водоворот земных страстей, мистических снов и заоблачных пророчеств; лирический поток, сопровождаемый истерическим воем моторов и пропеллеров, свистом пулемётов и громыханием мортир, безумными гримасами миноносцев и пылающих небоскрёбов, комичными и величественными скрежетами сочленений огромных механизмов и доисторических животных. Такой приём бесконечного «нанизывания» эпизодов и образов, характерный для его «адских» поэм, впервые используется именно в этих текстах, которые сочинялись, судя по всему, «с лёту», спонтанно, без особых переделок. Этот великий импульс самовызволения из плена внутренних обязательств, освобождения от диктата литературных школ и есть сама поэзия, метод постижения которой Поплавским можно назвать просто свободной импровизацией, а можно, но уже с очевидными натяжками, связать с техникой «потока сознания» или с сюрреалистической практикой «автоматического письма». К последней, повторяющей психоаналитические эксперименты с бессознательным, прямо отсылает название позднего цикла сочинений Поплавского – «Автоматические стихи», однако, в отличие от футуристических поэм, вещи этого ряда выглядят как вполне обдуманные, проработанные[30].
«Космизм» Поплавского, или, говоря иначе, его «поэтическая гигантомания», и есть, на мой взгляд, описание таких почти что бессознательных полётов к небесным телам и к сошедшим с ума богам, и это плод волеизъявления личного Genius, а совсем не итог одних лишь прямых влияний футуристических или декадентских практик. Эти поэмы можно было бы назвать снами «чумных дней», вырастающими из хаоса отступления, из гнетущей повседневности военных и беженских лет, под «барабанную дробь расстрелов» и плач пароходных сирен, или же «дневниками снов» – таких, когда поэзия для Поплавского окончательно становится одним из мистических состояний.
Представляя эту книгу читателям, я должен подчеркнуть, что её состав выстроен на иных основаниях, чем предыдущий том архивных публикаций поэта. В отличие от сборника «Дирижабль осатанел»