Испытание - стр. 25
– У нас карантин, – сообщает Вера Павловна, а не завуч, что интересно вдвойне. – Это значит, что вы живете в школе. К каждому младшему классу будут прикреплены две старшие девушки с правами родителей.
Младшие некоторые плакать начинают – они очень хорошо понимают, что это значит. А истеричка наша продолжает рассказывать о том, что выход из класса запрещен, а ведро надо выливать в окно. Ну и насчет продуктов, одежды, все, как в прошлый раз. И начинается с ходу распределение. Вот испуганная Вика с второклассницами, кажется, уходит. Вера Павловна вызывает девушек по одному, делит классы, сообщает номера кабинетов.
Мне интересно, кто будет со мной, потому что старших становится все меньше, и все те, с кем я бы не хотела быть ни при каких обстоятельствах, уже ушли. Честно говоря, я не совсем понимаю, почему не пустили родителей с детьми. Точнее, я-то понимаю, но думать об этом совсем не хочу.
– Виразова, у тебя второй класс, кабинет сто семь, – продолжает наша истеричка, сейчас совсем не похожая на себя обычную.
Еще одна странность – всех расселяют в кабинетах первого этажа, ближе даже к полуподвальным. Интересно, это что-то значит? Но на верхних этажах никого нет. Это совсем уж необычно, не было такого в прошлый карантин. А учительница все вызывает и вызывает, пока я наконец не остаюсь одна. Одна я и первоклашки. Им по пять-шесть лет, потому что так установлено Великим Вождем и Учителем, тьфу. То есть два десятка сильно напуганных девочек и я. Взрослые с ума сошли?
– Птичкина, – подходит ко мне Вера Павловна. – У тебя будут малыши. Я верю, что ты сумеешь о них позаботиться.
– Будут ли они меня слушаться? – вздыхаю я.
– Тебе разрешены любые методы, – объясняет мне наша классная. – Только чтобы выжили, даже если будут писаться от твоего вида. Это понятно?
– Понятно, – киваю я, отлично зная, что малышей бить не буду.
– Иди за мной, – негромко произносит она, а я собираю первоклашек.
– Идем за мной и ничего не боимся, – говорю я им, погладив каждую. – Все будет хорошо.
Молчаливые дети берутся за руки и парами идут за мной, а я поглядываю по сторонам, чтобы никто не потерялся. Училка ведет нас по коридору, затем ступая на лестницу. Похоже, нам предстоит жить в подвале. Хорошо бы, чтобы не в общем карцере, потому что там холодно в любое время года. Но нет, мы проходим дверь, наводящую ужас, а затем подходим к странному помещению – дверь у него толстая, необычная.
– Заходите, – командует Вера Павловна. – Птичкина, постой здесь.
– Да, Вера Павловна, – киваю я, думая о том, что платья с собой взяла не зря.
– Советую раздеть их полностью, – говорит мне она. – И вещи целее будут, и сами шелковыми будут.
– Хорошо, Вера Павловна, – с послушным видом киваю я.
– Возьми, – она протягивает мне что-то черное, гибкое. – Запоминается надолго.
И тут я понимаю, что это такое – этой вещью делают больно детям. Очень больно, насколько я знаю наших взрослых. И именно поэтому я ею пользоваться не буду. Я не зверь, не садистка, мне не нравятся детские слезы, но палку я беру, чтобы ее не прочувствовать немедленно на себе, с Веры Павловны станется… Сделав шаг вперед, слышу звонкий щелчок. Все, мы тут заперты, надеюсь только, что не навсегда.
Девочки испуганы, некоторые плачут, а кое-кто смотрит на меня с ужасом. Я же отношу эту палку к тонкой полоске отраженного света, бросая на пол, а потом поворачиваюсь к малышкам. Мне надо успокоить их, погладить, рассказать сказку, и не одну, потом посмотреть, что здесь с едой и водой…. Лежаки я вижу, они деревянные, в три яруса вдоль стены поставлены, при этом выглядят, как квадраты.