Испанская баллада - стр. 99
Он догадывался, что происходит в ней. Он знал, что она любит его всей душой, любит в нем все – его доблесть и силу, иногда не знающую удержу. Но лучшее в нем, его рыцарство, она способна разве что обожать – по-настоящему понять это свойство ей не дано. Да ей никто никогда и не объяснял, что такое рыцарь, что такое король. «У моих собак и у тех больше нюха по этой части», – мелькнуло у него грубое сравнение, и он тут же пожалел, что не взял с собой в Галиану своих большущих псов. Однако он смутно ощущал, что в душе этой Ракели тоже есть уголки, проникнуть в которые ему не дано. Где-то в самых глубинах ее души притаилось что-то чуждое, арабское, еврейское, совершенно недоступное его пониманию; вероятно, это можно вытравить, уничтожить, но разобраться во всем этом у него, Альфонсо, никогда не получится. На миг он неясно, но остро почувствовал, что точно так же обстоят дела со всей Испанией. Страна принадлежала ему, он владел ею по воле Божией, он был настоящим королем, он любил свою страну. Но в этой его Испании тоже оставалось что-то арабское, что-то еврейское, внешне покорное его власти, а на деле – тайна за семью печатями.
Но тут он взглянул на Ракель, увидел, как она сидит съежившись, тихая и покорная, нуждающаяся в его защите. Она сейчас была совсем как благородная дама в беде, и он сразу вспомнил свой рыцарский долг и поспешил ее утешить:
– Не волнуйся так! Ведь я же не завтра и даже не послезавтра перекидаю твоих мусульман в море. И вообще я не хотел тебя обидеть.
Минуло несколько дней, а им обоим казалось, будто они провели здесь всю жизнь. Но ощущения усталости и однообразия даже в помине не было. Казалось, дни слишком коротки, ночи слишком коротки – столько нового хотели они рассказать друг другу, столько выдумывали новых развлечений.
Ракель сидела во внутреннем дворике, у фонтана, струи воды мерно вздымались и опадали, а она все рассказывала и рассказывала – двадцать сказок, сто сказок, и одна перетекала в другую, как письмена на стенах. Она поведала королю истории про заклинателя змей и его жену, про бедняка и щедрую собаку, про смерть влюбленного из рода бедных Азров и про огорчения учителя. Еще рассказала ему про однозуба и двузуба и про то, как один вельможа забеременел. Не забыла, конечно, и сказку о яйце птицы Рух, и сказку об апельсине – один поэт хотел его съесть, но апельсин вдруг раскрылся, и поэт смог зайти внутрь, а внутри был большой город, где поэта ожидали удивительные приключения.
Она сидела на краю фонтана, опершись головой на ладонь; иногда, чтобы лучше видеть то, о чем говорилось в сказке, Ракель закрывала глаза. Повествовала она с истинно арабской живостью и наглядностью. Например, сообщала: «На другое утро – да, утро то было добрым, милый мой слушатель и король, – вдова наша пошла к купцу…» Случалось, она сама себя перебивала, чтобы задать вопрос: «А ты, милый мой слушатель и король, что бы ты сделал на месте врача?»
Слушая ее рассказы о том, какие невероятные вещи случаются под солнцем, Альфонсо вдруг понял, до чего же удивительна его собственная судьба, которую он до сих пор считал чем-то вполне естественным. Поистине, события, пережитые им самим, мелькали так же стремительно, как приключения в ее пестрых сказках. Чудеса, да и только! В трехлетнем возрасте его провозгласили королем, и гранды без конца спорили, кому из них быть опекуном для коронованного младенца, и таскали его из города в город, из одного походного лагеря в другой, пока ему не исполнилось четырнадцати лет, – вот тогда-то он проявил характер: воззвал к народу с колокольни церкви Сан-Роман. Мальчишески звенящим голосом обратился он к толедским горожанам, призывая их постоять за своего короля, вырвать его из рук корыстных баронов. А история о том, как он, едва выйдя из отроческого возраста, посватался к английской принцессе, совсем еще девочке! Тогда как раз шла война с Леоном, и невесте пришлось немало поколесить, пока дело дошло до свадьбы. Всю свою молодость он провел в походах – сражался то с мусульманами, то с мятежными грандами, сражался с королем Арагонским, и с Леонским, и с Наваррским, и с Португальским и даже (при всем своем благочестии!) со Святейшим отцом. Попутно он возводил церкви, и монастыри, и крепости. И вот наконец отстроил этот загородный дом – Галиану. Но изумительнее всего то, что теперь он сидит здесь и чувствует: он нашел смысл своей жизни – в этой женщине и ее сказках. Ведь одной из ее сказок и была его собственная жизнь.