Искупить кровью! - стр. 5
Противник будто читал его мысли. Раскатистый гул проклюнулся в грохоте боя. Ухало не залпом, а по очереди, стремительно наполняя пространство скрежещущим ревом. Тяжелые немецкие гаубицы… Жуткое и протяжное нарастало, изжевывая барабанные перепонки, пронимая до самых кишок. Казалось, все окружающее пространство сворачивается в тупоносое, неотвратимое нечто, которое несется прямо в тебя, прямо в тебя…
Разрывы, прошив землю судорогой, легли один за другим позади, возле траншей, подбросив Андрея и обрызгав очередной порцией жижи. Немцы почему-то сместили огонь своих чудищ вглубь, ближе к окопам. Не успели стихнуть гаубичные разрывы, как вновь заработала легкая артиллерия и минометы. Сколько ж у них боеприпасов? Ротный вчера говорил, что подвоз у них четко налажен. Обоз расположился в Букове, всего в нескольких километрах в тылу немецких позиций. Это и без ротного, и без разведки понятно. Сыплют и сыплют, как будто недержание у них свинцовое.
Оттуда, с высоты 200, на Аникина наваливалась лавина звуков, и каждый из них означал одно – смерть. В этом месиве, кажущейся какофонии, слух Андрея автоматически вычленял стройные партии оркестровки боя. Нестройно гудела легкая артиллерия. Вслед за пулеметом раздался вой, не такой мощный, как утробный рев тяжелых 150-миллиметровых орудий, но слышать его было невыносимо. Шестиствольные минометы. Не зря в роте его звали «скрипкой». Звук заунывно звенел погребальной, траурной нотой, словно вел смычком по обнаженным нервам, суля неминуемую похоронку. Но минометные залпы тоже легли далеко за спиной. Переждав «скрипичные» залпы, опять, еще более остервенело, заработал крупнокалиберный пулемет. Спохватился, гад. Снова просвистела свинцовая плеть, превращая его в кусок обездвиженной глины.
Один за другим из-за спины прокатились раскаты выстрелов. У высоты, возле пулеметного блиндажа, вспухли желтые взрывы. «Тридцатьчетверки»! Вот почему все внимание фрицев перекинулось к траншеям. Танковое отделение, о котором ротный говорил еще утром, стремительно перемахнуло траншеи на границе с батальоном Усатого.
Не сбавляя хода, ведя стрельбу, они поперли вперед при поддержке пехоты. Наверняка третья рота из усатовского батальона. Пока все внимание на них, самое время для следующей перебежки. Впереди начинались воронки – следы работы их артиллерии. До ближайшей метров тридцать. Можно попробовать. Только вот пулемет не хотел отпускать их из зоны видимости. Пристрелялся, кладет квадратами, аккуратно, миллиметр в миллиметр, так, чтоб не шевельнуться. Технику, гад, отрабатывает.
На миг грохот и гул канонады заглушил истошный крик, жуткий и невыносимый, потому что он был человеческим. Аникину показалось, что кричат ему прямо в ухо, и он невольно, каким-то животным движением обернулся. Он увидел Колобова. Пули вошли тому в лоб с такой силой, что голова запрокинулась и тело тряхнуло назад, будто кто-то схватил сержанта за волосы и попытался с силой поднять во весь рост. Но взводный оказался слишком тяжел и всем своим могучим сибирским телом повалился на землю, оставив в воздухе жуткую взвесь из клочков пилотки, костей черепа и кроваво-белесой массы. Колобов не мог кричать – он попросту не успел. Тогда…
Справа кто-то затормошил Аникина за рукав гимнастерки. Повернувшись, Андрей натолкнулся на перекошенную физиономию Саранки. Белая, как свежевыстиранное исподнее, она была заляпана кровавыми сгустками.