Исчезнувшие монеты - стр. 11

– Сталин приказал «изолировать, но сохранить», – услышав Катьку, продолжала Марина. – Три из них пришлись на наш город. И, несмотря на вынужденную ссылку, поэт полюбил наш город. Жизнь тут стала для него своего рода передышкой перед более страшными испытаниями. И как раз вот здесь было одно из его временных пристанищ, – девушка указала на здание, следующее через дорогу за телеграфом. – До войны здесь стоял двухэтажный дом, одна из квартир которого принадлежала сотруднику НКВД, чекисту-«мышегубцу». Так его называла Надежда Яковлевна, жена Мандельштама. Он и следил за ними, и издевался. Например, ловил мышей и на их глазах поджигал.

– Бр-р, – поёжилась Лёшка, – противно-то как.

– А место это историческое. Именно здесь в 1936 году их обоих посетила Анна Андреевна Ахматова, а после написала:

– Это строки из её стихотворения «Воронеж». А останавливалась Ахматова не здесь, а у другого своего друга, он жил в конце моей улицы, она тогда называлась Поднабережной. – Катька опять хвасталась своей эрудицией.

– А где мемориальная доска? – спросила одна из женщин.

Профессорши завертели головами, брат с сестрой тоже. Когда Лёшка оглянулась, то увидела человека в клетчатой кепке, который от неё отвернулся и чересчур поспешно нырнул в подворотню. Испугался, что она увидит его? Или просто спешил?

Размышлять над этим у Лёшки времени не было, так как Марина устремилась в обратную сторону. Она свернула к горе, по которой они поднялись на проспект Революции, и подвела всех к большому неохватному дереву.

– До войны здесь рос тополь, похожий на этот. А рядом с ним, на бывшей улице 27-го Февраля – теперь она называется Пятницкой, вот здесь, – Марина указала на большое, огороженное забором здание, – стоял маленький домик театральной портнихи, до крыши которого можно было достать рукой. «И нет ко мне гонца, и дом мой без крыльца…» Это было последнее пристанище поэта. «В роскошной бедности, в могучей нищете» жили они с женой Надеждой Яковлевной у наконец-то доброжелательной хозяйки. А напротив был телеграф, правда, не тот, что сегодня, и они звонили оттуда в Москву. Недалеко отсюда и драматический театр, в котором Осип Эмильевич какое-то время служил литконсультантом, и бывший радиокомитет, где он готовил радиопередачи, и филармония, которую он любил посещать…

– Катюша, а ты обо всем этом тоже раньше знала? – шёпотом спросила Лёшка.

– Угу. Марина Владимировна рассказывала и мама тоже. И теперь, когда я бываю в этих местах, всегда думаю о том, что здесь жил или прогуливался сам Мандельштам. А на нашей улице стояла водокачка, о которой он писал в одном из своих стихотворений: «Куда мне деться в этом январе?» Вот и получается, что мы с ним соседи, пусть не во времени, но по пространству, – высокопарно сказала Катька. – Но это ещё не всё, идёмте дальше.

Следуя за Мариной, все перешли на другую сторону проспекта и дважды свернули вправо.

– Улица Фридриха Энгельса, – объявила девушка. – Этот дом под номером тринадцать сохранился с прежних времён. Здесь в тридцать девятой квартире также обитали поэт и его жена. И здесь его мемориальная доска. Вот она.

Лёшка подошла ближе и увидела на выступе доски, под барельефом поэта, несколько завядших гвоздик. Ирина Сергеевна их оттуда сняла и положила белые астры.