Исчезающий: Инициация - стр. 22
– А я уже тут! – открыв дверь и засунув пакет с едой, сказал Славик. – Я тебе тут взял вкусного.
– И вредного, – добавил я.
– Не помню, что ты любишь, но тут все вкусное, – говорил он, копаясь в пакетах.
– Я это не буду есть.
– Почему? – удивился Славик. – Приболел? Я тебе двойной чизбургер взял.
– Теперь нет. Вспомни, как раньше здесь было. Ты ждал три минуты свой заказ и считал, что это долго. Сколько ты простоял над зоной выдачи?
– Ну, минут двадцать пять.
– Двадцать! – засмеялся я. – Ты вообще понимаешь, что там работают те же люди, что раньше? Стоят прежние зоны и продукты, из которых готовят такие же бургеры? Но теперь ты ждешь в восемь раз дольше! Можешь дать ответ, почему так сильно увеличилось время?
– Наверное, относятся к процессу с безразличием, – неуверенно ответил он.
– Хорошо. А можешь дать ответ, почему тебе вдруг стало все равно на свое время?
– В каком плане?
– В плане того, что ты согласен тратить в восемь раз больше времени на то, чтобы поесть булку с котлетой внутри. То есть вредную еду. А теперь перенеси это на всю свою жизнь, в том числе на работу.
– Это нотация что ли? – спросил он.
– Нет, это витиеватый поход за твоим умозаключением, – ответил ему. – Человек, не желающий, чтобы его называли бесхребетным, в первую очередь должен проявить уважение к своему времени.
– Я понял о чем ты. Задумаюсь.
– Так что ты мне купил?
Он вопросительно посмотрел на меня, после чего спросил:
– А как же бесхребетный человек?
– Так я же не стоял там в очереди, – ответил ему с улыбкой. – Поэтому, ко мне никаких вопросов.
Закончив говорить, я сразу же выхватил пакет у него из рук и достал то, что мне больше всего понравилось.
Он засмеялся и, закрыв глаза, поднял голову вверх:
– Ну ты и скот…
– Первое правило ростовчанина – обманывая, не обмани сам себя.
Мы поели и тронулись обратно в Ростов.
С каждым преодоленным десятком километров мое состояние становилось все хуже. У меня не было болей и, – в чем я был уверен больше всего, – это никак не связанно с ‘замороженной’ момент болезнью. Возможно, ощущение появилось из-за того, что я уже второй день не мог написать ни строчки. И не потому, что у меня не было на это времени. А потому, что мне ничего не лезло в голову. Ступор, какого еще не было. Я всегда знал что мне писать. И я никогда не верил в существование музы. Музы нет. Есть ресурсность, которая позволяет формулировать смыслы. Пусть не длинные, перерастающие в сюжет, то, хотя бы, короткие умозаключения, подходящие для того, чтобы выстраивать линию рассуждения персонажей в повествовании.
Подъехав к Славика дому, я приоткрыл окно и поджег сигарету.
– Ты не передумал? – спросил он.
– Если ты имеешь в виду книгу, то нет.
– Андрей, ты собираешься писать о любви не зная, что такое любовь. Доделай книгу, пылящуюся в твоем столе.
– Я найду любовь, прочувствую ее и напишу книгу. Все просто.
– Ты ничего в этом не смыслишь! – нервно произнес он. – Любовь не такая безобидная, какой ее показывают в фильмах. Она не просто ранит. Она убивает.
– Аж до мурашек… – сказал я, выдохнув в окно дым. – Эти слова можно использовать как слоган.
– Подумай хорошо, – сказав таким тоном, каким никогда не говорил, Славик протянул на прощание руку.
Совершив рукопожатие, я проводил его взглядом, после чего посмотрел на монетку. Мои руки ее слегка отполировали и теперь она выглядела более презентабельной. И в целом, мне она слишком нравилась, чтобы я ее оставил дома. Мне хотелось ее держать в руках. Или, на худой конец, в кармане.