Инварианты Яна - стр. 27

– Я думала, кто-то пытался восстановить личность. Построил тензоры и натравил «Аристо».

– Никто, кроме Мити, не подходил к терминалам, – заявил Сухарев.

– Андрей, вы намекаете, что это я? Абсурд! Кха! Кха! Светочка, ты ведь знаешь, я в этих ваших фокусах с памятью ничего не смыслю. Да у меня и времени-то не было! Всего с минуту сидел… Все видели! Меня попросили разбудить, я – кха! – разбудил. Вы, Андрей, приказали усыпить, я…

– Успокойтесь, Дмитрий Станиславович, вас пока ни в чем не обвиняют, – сказал инспектор, думая при этом: «Не так чтобы совсем ни в чём, но и это сейчас не главное. Это и после не поздно. Что на уме у лингвистки?»

– Вы что-то хотели сказать, Света, – напомнил он.

– Я хотела сказать, что ошибалась. Оставьте Митю в покое, он ни при чём. Я знаю, кто виноват.

– Кто?! – вскинулся Сухарев.

«Чего-то идол опять напрягся».

– К Яну пока не входите и не будите его. Вы слышите, Митя? Я к вам обращаюсь. Надо проверить. Я попробую разобраться, ждите.

– Светлана Васильевна! Всё-таки скажите, кто, по-вашему, виновен? – спросил Володя, повернувшись так, чтоб видеть всех троих.

– Что вы… Она же обещала разобраться. Зачем вы?.. – залепетала Инна.

– Царь Эдип, – ответила Берсеньева и отключилась. Померк экран.

Воздух в сторожке нагрелся быстро, десяти минут не прошло после того, как закрыли дверь и включили электрокамин. Вместо разбитого стекла пришлось сунуть кусок картона, но это ничего, всё равно с улицы нет угрозы.

На экране коммуникатора чисто, тишь да гладь. Всё спокойно на объекте; можно бы вздремнуть, как те двое, пока дежурит Чезаре, но… Командир поёжился. Хоть и тепло, но не по себе. Как там Рокка? Врубил, небось, пузогрейку и таращится во тьму. Паршиво вот так вот вечером дежурить, особенно когда неизвестно, чего ждать. Паршиво, слов нет, но дежурный хотя бы видит что-то кроме чёртовых стен. «А сидеть, как я тут, ещё хуже, – решил Борха. – Выйти к нему? Проверяю, мол».

Он надел шлем, повозился с замками и разъёмами, включил подогрев и «ночной глаз», поднялся, побродил, разминая ноги, прихватил автомат и вышел на крыльцо, аккуратно прикрыв за собою дверь.

– Командир! – прозвучал в наушнике голос номера четвёртого. – Ты видел эту хрень?

«Я и тебя-то не вижу, – подумал Борха, – А! Вон ты где».

– О чём ты? – спросил он.

– Матерь божья, сколько их!

– Кого? – папаша Род на всякий случай снял автомат с предохранителя и осмотрел купы деревьев, дорожки и коробки корпусов «ночным глазом». Ничего подозрительного.

– Бункер! Над бункером!

«То есть над лифтом. Вроде ничего подозрительного»

– Не вижу.

– Ослеп, что ли? Простым же глазом…

«А! Я понял», – Борхе отключил прибор ночного видения и выругался от изумления:

– Твою в бога душу мать!

Мерцающий столб поднимался над бетонной плешью, облитой светом новорожденного месяца.

– Метров тридцать-сорок высоты, – шепнул Родриго. – Он шевелится!

– Шевелится? Зум включи!

Родриго поступил, как советовали, и выругался вторично, на этот раз нецензурно. Мириады тусклых огоньков вертелись над бункером, пляска их поначалу казалась беспорядочной, но, приглядевшись, командир различил в мельтешении сложные узоры и уловил ритм.

– Повелитель мух! – проговорил Чезаре и забормотал что-то похожее на молитву.

– Заткнись! – приказал Борха. – Светляков не видел?