Интродукция в гениальность - стр. 3
– Я не считаю, что научное знание может быть незначимым. Что-то из моих работ не будет иметь пользы, а что-то – может изменить науку и весь мир. Иначе зачем вообще наукой заниматься?
Нордштейн спорить не стал.
– Допустим. И последнее, в пожеланиях по обучению соискателя: «…может успешно заниматься различными направлениями деятельности одновременно, потому рекомендуется предоставить студенту как можно больший объем практики…», ну и так далее. То есть вы предполагаете, что вам на блюдечке преподнесут все новейшие разработки и будут вас на руках таскать? Потому что здесь так и написано, почти прямым текстом.
Тайвин беспокойно нахмурился. И что в его фразе было не так? Ему действительно потребуются все доступные ресурсы. И почему бы участникам программы и не проявить к его способностям определенный пиетет? Да и вообще, общее дело требует значительных вложений, материальных, интеллектуальных и иных прочих, и причем тут его личность и претензии к формулировкам, если он просто способен тянуть несколько проектов одновременно?
И он переспросил:
– А что я не так предположил? Мне действительно потребуются все возможные ресурсы. И при чем тут вообще я? Речь же о научных изысканиях, а не о моих ожиданиях.
– Ясно. – поджал губы профессор. – Резюмируем. Сопоставьте, пожалуйста, спорные моменты, мои замечания, свои мысли и реплики, и проанализируйте. Вы же у нас, кхм, «гений». У вас еще остались иллюзии относительно вашей психологической некомпетентности? У меня лично нет.
Тайвин собрался было возразить, но Нордштейн не давал ему вставить ни слова.
– Гениальность – это еще не все. В колониях, молодой человек, условия и люди могут быть довольно жесткими. Потенциально вы, как я посмотрю, мечтаете если не об изменении мира, то как минимум о собственном научном отделе, о посте руководителя, разве я неправ? Так вот, пока вы сконцентрировали мир исключительно вокруг себя и на себе… – Нордштейн слегка развел руками, – рекомендацию я вам не подпишу. Впрочем, разве что чудо… Не смею задерживать. Удачи на зачете.
Тайвину ничего не оставалось, кроме как молча подняться с жесткого стула, об который он успел отсидеть себе все кости, которые мог, и выйти.
Скулы горели огнем, как и мысли в голове, сосредоточиться на которых он был не в силах. Кровь набатом била в висок, мешая мыслить, да и без того основательно покопаться в себе ему не дали.
– Эй, очкастая надежда человечества! Чего нос повесил? Айда с нами, намечается вечеринка!
Тайвин с сомнением посмотрел на рыжих близнецов-однокурсников. Его мир с отказом нового завкафедрой экзопсихологии сильно пошатнулся, и начинающий гений никак не мог решить, что делать в следующую очередь. Пойти домой? Ну да, чтобы услышать от отца, что его место на Земле, что это и к лучшему… Это он и так уже слышал сотни раз. Но, может, все-таки отец сможет оторваться от нравоучений и даст дельный совет? Или сходить к декану – должна же быть на эту престарелую язву Нордштейна хоть какая-то управа? Или положить на все большой резной болт и пойти с близнецами…
Он поправил очки и ответил:
– Без меня. Я к декану.
– Что, не сдал? Да не может быть?
Тайвин не удостоил рыжих ответом и направился к мерилу бюрократии Межпланетарного университета. Глядя на расстроенного студента, оказавшийся в кои-то веки на месте декан, как и профессор экзопсихологии парой минут раньше, и слова не дал вымолвить начинающему гению.