Институт перезагрузки. Моя победа над депрессией - стр. 26

– Итак, на чем мы остановились?

– На богине секса. – Пробурчал Веня, уткнувшись в свою тарелку.

– Точно! – Павел повернулся к Виктории. – Что это значит вообще?

Виктория продолжала испуганно смотреть на Веню. Когда Павел задал ей вопрос – она вздрогнула и потупила взгляд.

– Веня, мне так жаль. Прости, пожалуйста… Я так испугалась. Я думала… Простите…

Виктория выскочила из-за стола и выбежала на улицу. Мы втроем проводили ее взглядом. Веня протянул мне салфетку:

– У тебя на щеке что-то красное.

Я вытерла помидорный плевок толстяка и сказала:

– Веня, расскажи, как ты сюда попал.

Веня медленно вздохнул и потупил взгляд на свою тарелку.

– Я с самого детства очень люблю покушать. Помню как моя мама радовалась, когда я просил добавку, когда я вылизывал тарелку дочиста. Я съедал все, что мне предложат и просил еще – снова и снова. Я постоянно был голодным. В 5 лет я весил уже 50 килограмм, и мама привела меня к врачу. Там мне поставили диагноз – акория. Говоря простым языком – мой мозг не знает, что такое сытость. Даже сразу после еды я продолжаю ощущать чувство голода. Я был единственный человеком а моем городе с таким диагнозом, поэтому полжизни я провел в лабораториях и медицинских центрах. Врачи и ученые постоянно проводили исследования на мне, чтобы изучить болезнь детально. Среди этих ученых была и Гула. Она меня и уговорила приехать сюда.

– Кто такая Гула? – спросил Павел

– Ну, директор этого института, – ответил Веня

– Ты имеешь ввиду Акедию? – уточнила я.

– А Акедия это кто? – не унимался Павел.

– Мы сегодня были у нее в кабинете, да? – я игнорировала старика и смотрела прямо в Венину переносицу.

– Да, она представилась мне Гулой, когда мы встретились в медицинском центре.

– Интересно, мне она представилась Акедией, – ответила я.

Тут на место Виктории села Саманта. Она поставила тарелку на стол и спросила:

– О ком вы говорите?

Веня, не переставая жевать, ответил вопросом на вопрос:

– Сэм, как зовут директора этого института, у которой мы сегодня были в кабинете?

– Инвидия. Почему ты спрашиваешь?

Мы молча переглянулись. Спустя несколько секунд молчания Павел сказал:

– Ребята, ее зовут Мэри, или вы говорите о ком-то еще?

– Мэри? – мы втроем переспросили одновременно

– Ну да, Мэри Кинг.

Саманта напряглась:

– Мы говорим об этой безупречной блондинке, которая выглядит как с обложки, да? У которой в жизни все так идеально, что не к чему придраться, да? Вы видели ее портрет в кабинете? Стоит в мехах и шелках, вся такая совершенная, смотреть противно!

– Противно? – Павел вскинул брови и выпучил свои кристально голубые глаза. – Неужели красота тебе отвратительна?

Саманта молча смотрела в свою тарелку и тщательно пережевывала что-то хрустящее. Павел продолжал:

– Мэри проделала огромную работу, чтобы достичь всего этого. Она подарила нам жизнь, о которой мы даже не мечтали, и она заслуживает самого лучшего. Я очень горжусь ею и очень рад, что вырастил такое великолепие.

– Подождите, Вы – отец Акедии? – я раскрыла рот от удивления.

– Мэри. Ее зовут Мэри. И я не родной ее отец. Много лет назад я забрел в гущу леса – до меня туда никто не заходил, поэтому я обнаружил раздолье грибов и ягод. Я собрал две большие корзины и уже собирался идти обратно, как вдруг наткнулся на маленькую девочку под кустом малины. Ей было около 4-5 лет, лицо опухшее от слез, грязное, губы алые от ягод, коленки черные от земли, синяков и запекшейся крови. Она лежала, укрытая ветками, как одеялом, и спала так тихо, что я на момент подумал, что она мертва. Она дышала очень медленно и глубоко, я взял ее на руки как можно аккуратнее и отнес к себе домой. Девочка даже не проснулась пока я нес ее домой, я не знал сколько времени она провела в лесу, но я видел, что она была измождена. Мне пришлось разбудить ее, и когда она открыла глаза, мое сердце дрогнуло. На меня смотрело ясное осеннее небо, глубокое озеро, чистый ручей – на меня смотрели мои же глаза, только более темного оттенка. Она была абсолютно спокойна и совершенно не испугана, почти не говорила и только наблюдала с широко раскрытыми глазами. Она не могла вспомнить своих родителей, не могла вспомнить откуда она родом и как оказалась в этом лесу. Она не могла вспомнить даже собственное имя, но попросила называть ее Мэри. Так она и осталась жить здесь, со мной.