Илон Маск - стр. 9

“Не знаю, о чем думали наши родители, когда оставили нас с братом одних в парке, ведь мы были еще совсем маленькими, – говорит Маск, – но они не дрожали над нами, как дрожат родители сейчас”. А через много лет после того эпизода я наблюдал, как Илон привел своего двухлетнего сына Экса на стройку посмотреть, как возводится солнечная крыша. Было десять вечера, и вокруг в свете двух прожекторов, отбрасывавших огромные тени, сновали погрузчики и другие машины. Маск поставил Экса на землю, чтобы мальчик мог самостоятельно исследовать стройку, и тот бесстрашно бродил среди проводов и кабелей. Отец периодически посматривал на него, но старался не вмешиваться. В конце концов, когда Экс решил залезть на передвижной прожектор, Маск подошел и взял сына на руки. Экс заерзал и запищал, недовольный, что приходится сидеть смирно.

Илон перед школой

Впоследствии Маск говорил – и даже шутил, – что страдает синдромом Аспергера, расстройством аутистического спектра, которое влияет на социальные навыки, отношения, эмоциональные связи и самоконтроль человека. “В детстве ему не ставили такого диагноза, – говорит его мать, – но сам он считает, что у него синдром Аспергера, и я ему верю”. Расстройство усугубили детские травмы. Близкий друг Маска Антонио Грасиас предполагает, что всякий раз, когда Маску кажется, что он становится мишенью для угроз и запугивания, приобретенное в детстве ПТСР берет под контроль его лимбическую систему – особую часть мозга, отвечающую за эмоциональные реакции.

Из-за этого он очень плохо распознает социальные сигналы. “Я воспринимал слова людей буквально, – говорит Маск, – и, лишь читая книги, со временем начал понимать, что люди не всегда говорят то, что действительно думают”. Он всегда предпочитал более точные материи, такие как инженерия, физика и программирование.

Как и любая психика, психика Маска сложна и индивидуальна. Он может быть очень эмоционален, особенно в отношении собственных детей, и остро чувствует тревогу, возникающую от одиночества. Но у него нет эмоциональных рецепторов, производящих обычные доброту и тепло, а еще желание нравиться людям. В нем не заложена способность к сопереживанию. Или, проще говоря, порой он бывает настоящей сволочью.

Однажды Мэй и Эррол Маск отмечали Октоберфест в компании трех других пар. Они пили пиво и веселились, как вдруг какой‐то парень, сидящий за соседним столом, свистнул и назвал Мэй сексапильной красоткой. Эррол разозлился, но только не на парня. Как помнится самой Мэй, он набросился на нее с кулаками, но один из друзей успел его удержать. Мэй уехала к матери. “Со временем он начинал все чаще слетать с катушек, – впоследствии сказала Мэй. – Он бил меня прямо при детях. Помню, как пятилетний Илон пинал его под колени, пытаясь остановить”.

Эррол называет эти обвинения “сущей чепухой”. Он утверждает, что обожал Мэй и годами пытался ее вернуть. “Я никогда в жизни не поднимал руку на женщину, не говоря уже о моих женах, – заявляет он. – Женщины постоянно прибегают к этому оружию: они кричат, что мужчины над ними издевались, кричат и обманывают. Но у мужчин оружие другое – мужчины покупают и подписывают”.

На следующее утро после размолвки на Октоберфесте Эррол пришел к матери Мэй, извинился перед женой и попросил ее вернуться. “Не вздумай ее еще хоть пальцем тронуть, – сказала Уиннифред Хальдеман. – Если посмеешь, она переедет ко мне”. Мэй говорит, что после этого Эррол больше никогда ее не бил, но его словесные издевательства не прекратились. Он называл ее “скучной, глупой и некрасивой”. Их брак этого не вынес. Впоследствии Эррол признал, что именно он был в этом виноват. “У меня была очень красивая жена, но всегда находились девчонки помоложе и покрасивее, – говорит он. – Я по‐настоящему любил Мэй, но облажался”. Они развелись, когда Илону было восемь.