Иллюзион жизни - стр. 23
В колдобинах дорог бензин недешев,
А жизнь дешевле пятака свиньи,
Простые мы, как монументы трешниц,
Бежавших от диет и просьб семьи
Не жрать под вечер, ночью и под утро,
Не жрать под вечер, ночью и под утро,
Когда дрозды диковинные спят,
Лишь дядя Петя дрелью сверлит что – то,
Когда дрозды диковинные спят,
Лишь дядя Петя дрелью сверлит что – то,
И за спиной родители стоят.
Сверли, Петюша, хоть стену, хоть крышу, —
У нас починят – только жэк проспит
Полдюжины аварий. Третий – лишний,
Но у жены сосед в душе болит.
Она не толстая душой и телом.
Вот, похудеем – и нагоним. Ей
Сосед несет покушать между делом,
А ты с диетой. Кто тебе родней?
Я фитнеследи стану непременно,
Вот в этой жизни свой шашлык доем,
И сразу спать. Сон снится офигенный, —
Я в нем богиня! Слон идет в мой плен…
25 июн. 22 г.
В персиковом аду
«Плохой я человек, меня убивать пора», – думал Унций Стремнович в тенистых ветвях персикового ада. Ада, а не сада, потому как не ел он сам персиков, и даже цвет оранжевый не любил, а любил только одно: деньги тратить без оглядки на бедность. Душевно богат был Унций Стремнович, оттого не задерживались у него деньги надолго.
Дали Унцию денег аж 72 тысячи 675 и сказали, что на полгода хватит, а он их за полмесяца истратил.
– Гад ты такой! Персиковая твоя голова! – кричала на Унция Стремновича его супруга Лыжа Сквововна. И на кой ты свалился на мою шею, персиковая твоя голова, да не думаешь ты ею, Унций. По что ты все деньги истратил, гад?!
А голова у ее мужа и правда была персиковая! Светло – рыжая курчавость нежным бархатом расстилалась от макушки вниз по всей голове Унция Стремновича. И далее мелкими колечками по плечам и спине. Не носил Унций на плечах погон, потому как не было у него воинского звания и призвания быть военным, зато колечками персикового цвета устланную спину его так любила его супруга, что защищала всегда своего мужа, даже когда он был неправ. У супруги его Лыжи Сквововны была изначально воинственная выправка. Сполна несла она в своем худеньком тельце и ответственность, и командирский тон выкрика воинственного, точно петух ранним утром, и чего только не несла, но только женственности в ней не было, о чем горевал порой супруг ее длинными зимними вечерам под лампой прямого накала. А где еще быть вечером, если не дома, зимой?! Летом другое дело, выйти погулять сам Бог велел. Вот только люди кругом, лишают комфорта. Мешают они, мучают глупостью своей несусветной. Орут рядом со спящим или едва задремавшим на солнышке Унцием Стремновичем. Доказывают друг другу, кто глупее, соревнуются в невежестве.
– Унций – Унций, да кто ж летом на улице спит, горе ты мое луковое, – восклицала Лыжа Сквововна над спящим супругом, найдя мужа на лавке в скверике.
Ревнива была Лыжа, а вдруг к любимой его персиковой спине приникнет кто? Будет колечками играть, на пальчики тонкие наматывать, да гадать: любит – не любит?
– Не надо, Лыжа, не тронь меня, – причамкивал сквозь сон Унций. Судьба моя такая горемычная, быть твоим котиком, Лыжа моя.
И тут начиналась игра двух престарелых супружников, с юности женатых и давно насытившихся всякими играми. Что ни говори, к старости ближе смех берёт над молодыми: уж любятся – милуются, а детей родят – так и врозь. Торсами своими упитанными встанут против себя самих – и ругаться!.. Слабы характером. Избалованы родителями. Не готовы к борьбе, труду и обороне от сложностей, придуманных такими же полуспящими – полуработающими, вечно нуждающимися в подмоге финансовой, верховными главнокомандующими деятелями собственной семьи.