Иллюстратор - стр. 20
На залитой светом лесной поляне видение обретает форму: это девушка – высокая, в белом льняном платье чуть ниже колен. Мне кажется, я где-то встречал её… не исключено, что во сне. Не имеет смысла описывать её внешность: так же бессмысленно пытаться описать изменчивые формы пляшущих языков пламени, искр, взмывающих вверх от костра, чтобы за доли секунды в потоке ветра исчезнуть без следа, – в обоих случаях формы не имеют значения, важно то, что и искры и пламя обжигают.
Неведомый доселе огонь охватывает и меня. Я выхожу из тени листвы, более не таясь. Незнакомка резко оборачивается, замирая от неожиданности, но замешательство быстро проходит.
– Ты меня напугал, – произносит она. У неё необычный низкий и вместе с тем волнующий тембр голоса. – Кто ты такой?
Подхожу ближе и замечаю на её запястье знак совы.
– Я Камаэль, художник. Извини, что напугал. Я рисовал на болотах, а тут ты…
– Ты следил за мной?
– Да, прости. Но это вышло случайно.
– Довольно извинений, – девушка снисходительно улыбается, протягивая изящную кисть с длинными, тонкими пальцами. – Меня зовут Аурелие.
Я улыбаюсь в ответ, неуверенно касаюсь её руки губами, хотя никогда такого раньше не делал, и с неохотой отпускаю. Она разрешает проводить её до дома – туда, где лес, сменяясь кустарником, уступает просторам зелёных полей.
Рядом с её домом раскинулся яблоневый сад, и деревья в цвету. Мы проходим его, разговаривая о том о сём. Аурелие рассказывает о своём ремесле – науке, замечая, что я обратил внимание на её знак, символ знания.
Вглядываюсь в изображение учёной совы на её запястье, и ум озаряет вспышка воспоминания из ушедшего детства – дня, выдернутого из глубин памяти случайно пойманным образом ночной птицы.
…Мы, дети весны, росли и обучались ремёслам под руководством наставника, которого прозвали Сказочником за его любовь к замысловатым образным выражениям, преувеличениям и привычке говорить нараспев, подобно менестрелю. Ему не хватало только лютни. Занятия проходили на лужайке под открытым небом. И однажды на одном из таких занятий, когда Сказочник объяснял, что суть всех без исключения ремёсел есть свет, который мы несём людям, чтобы поддерживать жизненные силы в их цветках, сохраняя бессмертие анимы, одна девочка с ярко-синими глазами и чёрными волосами, заплетёнными в косички, спросила:
– Учитель, зачем человеку анима? Разве он умрёт без неё?
– Ты задаёшь правильный вопрос, дочка, – отвечал Сказочник. – Очень важно понимать смысл нашего ремесла, ибо необходимая для его выполнения благодать не снизойдёт к сомневающемуся и неуверенному. Так вот, организм людей способен выживать в подходящей среде обитания, для этого анима не нужна. Но людям мало выживать, им необходимо чувствовать себя счастливыми, стремиться к счастью, так уж они устроены. Анима есть понимание счастья и надежда на него, ключ, открывающий дверь, где оно ожидает. Без этого ключа, без понимания того, что ждёт тебя в конце пути и к чему следует стремиться, человек, чувствуя потребность заполнить внутреннюю пустоту, начинает искать всевозможные удовольствия, принимая сиюминутные, быстро проходящие наслаждения за счастье. Он бесконечно страдает всю свою никчёмную жизнь, не находя в них должного удовлетворения, а затем умирает. Тело его разлагается, но природа цветка нетленна: даже не зародившийся, не знающий солнечного света, он неуничтожим и потому обречён вечно источать затхлый запах, какой сопровождает увядание роз, забытых в вазе с несвежей водой… И с каждым днём этот запах становится всё резче и невыносимее. Мёртвые цветки означают мёртвые души, несчастные при жизни и лишённые надежды на возрождение после неё.