Игры лукавого - стр. 11
– Тётя, а вы кого это привели с собой, знаете?
– В смысле? Кого привела? Где? – оторопела Марина.
– А вон, за вами стоит, – ткнул пальцем пацан.
Марина обернулась – нет никого, только в воздухе запах стоит тяжёлый, затхлый. А мальчонка – боком, боком и удрал со всех ног.
С горем пополам упросила Маринка в крайней избе пустить её на постой. Жил в той избе старик Игнат да бабка его, Матрёна. Старик-то ещё ничего, а старуха губы поджала, брови хмурит, глядит сердито, колко. Неуютно Маринке, да деваться некуда. Накормили, напоили, спать на лавке в сенях постелили – и то спасибо, и то не на улице ночевать. А вечером старик вышел на крыльцо, да Маринку за собой поманил. Закурил самокрутку и давай о жизни городской расспрашивать. И всё-то ему интересно, всё удивительно. Ну и Маринка – видит, дед не сердитый вроде, и пристала:
– А расскажите, дедушка, какую-нибудь легенду местную? Я книгу хочу написать!
Игнат прищурил один глаз, смерил гостью насмешливым взглядом:
– Писательша, что ль? Что ж, рассказать-то можно, авось – и выберешься.
Маринка не поняла, о чём толкует дед, да переспрашивать постеснялась. И так вон, посмеивается в усы, наверное, думает: бездельница городская от нечего делать шатается по сёлам.
– Про что тебе, девица, рассказать-то? – спрашивает Игнат. – Про русалок, али ещё про чего?
Марина блокнотик из кармана достала с карандашом, присела рядом на крылечко и попросила:
– Слышала я, о каком-то яре тут толкуют. Что это за место такое?
– Что такое Яр? – переспросил старик, и улыбка его сползла в бороду. Нахмурился он, задумался, а потом махнул рукой, мол: была не была! И заговорил:
– Слушай, да запоминай, покуда ночь не накрыла. Раньше тут не простое село было – двор стоял боярский, давно уж, лет семьсот назад. Боярин дюже лютый был, поганый – Кузьма Чернец. Людей жёг за ослушание, девок брал силой, младенцев в землю сажал – "на урожай". Насмехался всё, что богов нет, что он один на земле здешней – сам бог. А в один день полил вдруг дождь – чёрный, будто не вода с неба падает, а жижа болотная, и не кончался тот дождь три дня. Земля вся вспухла, хаты ушли по окна в глину, а весь боярский двор и вовсе провалился, будто и не было его никогда. Так никто и не спасся из бояревой семьи-то. А как перестал дождь, да подсохла земля, так на том месте осталась яма – Яр. А в ней – что-то копошилось. Не зверь, не человек, а незнамо что. И где-то в глубине, под землёй будто, поёт-воет, как по покойнику. Раз в поколение требует Яр крови. Да не волчьей какой, или птичьей, а самой что ни на есть человеческой, чтоб плоть от плоти, от каждой семьи, от каждого дома по одному.
Пробовали засыпать ту яму, да не вышло ничего. Пробовали молиться всем селом – так иконы почернели, а батюшка живьём сгорел на Пасху прямо в часовенке. Вот с тех пор и несут Яру жертву. А коли кто не принесёт – всё село выжжено будет, как было раз в 1834. Решили сельчане в тот год, что ничего не станется, если Яр жертву не получит: мол, хватит с нас, сколько лет-то минуло! Только боком это им вышло. Три дня кричала земля, а небо было багровым. И сгорели все, как один. Только мальца Яр и оставил одного, годков десяти, чтобы тот, значит, будущим поколениям передал, и люди снова вспомнили.
Всё, больше ничего не спрашивай, – сказал, как отрезал дед Игнат. – Лучше молись да смотри под ноги. А если услышишь пение из-под земли – знай, пришло время Яра.