Игрушка для хищника - стр. 24
Нежность, бля! Откуда вообще это слово? Да я такого бреда за всю жизнь свою не чувствовал!
Но этот запах веревки из меня выкручивает, непонятно, что делает, и в груди что-то переворачивает.
Вот что остановило меня, наверное, чтобы в первого же раза девку не придушить. Запах ее этот сумасшедший. Не рвать захотел, как собирался, а рукой провести, ласкать ее нежно…
Прижимаю к себе сильнее, чтобы сзади ее обтереть, - и дурею, только ноздри раздуваются и стояк сумасшедший, бешенный, до боли.
Блядь, вроде же еле уже касаюсь, - так чего она дергается и начинает стонать?
Разворачиваю к себе спиной, - и просто охреневаю.
Вот оно, откуда, а не разрывы внутри нее.
Вся спина на хер со сдертой кожей, - и как я в камеру сразу не заметил?
Разбухла вся и горячая, пульсирует под пальцами.
Поганые раны. Самые мерзкие. От глубоких вреда меньше, чем от таких. Тут и заражение, и все, что хочешь пойти может. Но, блядь, - думал ли я тогда о коже? Да ни о чем я на хрен думать тогда не мог!
Еще немного подержав под струями воды, чтобы каждую пылинку с нее вымыть, снова подхватываю на руки, заворачивая в полотенце.
Она снова вздрагивает, а я рукой дернуть боюсь, чтобы не задеть ее израненную спину. Каждый стон ее зубной болью отдается. Нет, блядь, - не для таких я задач, чтобы девчонок наказывать! Вот Маниз срал бы, кто перед ним, - девчонка или ребенок. По херу. У него разговор короткий. А я… Не привык. Только с отморозками умею разбираться. И их, пигалиц, от уродов всяких отбивать, - еще с детдома привык. И по херу, что они были старше, выше и их было больше. Отбивал – до крови, до выбитых зубов, до красных звезд перед глазами от ударов в голову. Там не разбирались, - старшие девок хватали, драли , - и даже на крики никто не реагировал. Не слышали их воспитатели, бля.
- Шшшшш – снова очнулась и заерзала. – Потерпи сейчас. Будет больно.
Укладываю животом на кровать, а она извивается, уползти пытается.
- Тихо, - рефлекторно дергаю на себя ее бедра, и, блядь, как-то само по себе простреливает в паху. – Тихо, сказал! – прижимаю к себе сильнее, чувствуя, как дергается все под мокрыми штанами. Блядь, - ну просто невозможная девчонка, другая бы сидела тихо и молчала, а эта… Мало того, что вожусь с ней вот уже битый час, так еще и выкручивается.
Извивается, как уж, половиной тела, - молча, только пыхтит упорно. И замирает, снова начав содрогаться, - а я, блядь, так уже и вижу ее беззвучные слезы, хоть и голову опустила.
- Света, - стараюсь говорить как можно мягче, но, блядь, ее трепыхающееся тело, прижатое к моему члену, располагает к этому меньше всего. Получается какое-то хрипение, от которого она снова дергается, как рыба, оставшаяся на берегу без воды. – Я тебя что сейчас, - бью? Или ты валяешься в подвале, а по тебе ногами топчутся? Чего ты дергаешься? Захотел взять – взял бы уже, и никакое дерганье тебе не поможет.
А я, между прочим, хочу! Блядь, пиздец просто, как хочу, - особенно теперь, когда она все передо мной такая раскрытая! И запах этот ее одуренный, - уже оттуда, снизу, не от кожи, а от разведенных передо мной ног! Сумасшедший запах, от которого сейчас, блядь, захлестывает еще сильнее, чем тогда от ярости! Но я же – сдерживаюсь! А она тут – извивается, провоцирует, с катушек сносит!