Иди сюда - любить буду - стр. 6

Под занавес бутылки не выдержала и расплакалась. Вспомнила покойного мужа Степку, который с первой встречи носил меня на руках и пылинки сдувал. А ещё он неизменно называл меня «моя королева» и каждый божий день заставлял верить в то, что я исключительная. Любимая. Незаменимая. И вообще, самая-самая лучшая девочка на свете.

Восемь лет прошло, как муж ушёл от меня на небо, а я так и не смогла никем его заменить. Потому что он был мужчиной с большой буквы, а не гамадрилом в бородатом обличье качка-переростка.

Ну ничего-ничего, мы ещё ему покажем!

На этой минорной ноте я и потопала смывать макияж и приводить себя в порядок перед сном. А после, раздевшись и облачившись в до одури красивую шелковую пижаму ярко-алого цвета, я легла на скрипучий диван и принялась моститься на нём до бесконечности долго.

Сон не шёл.

В голове фантомными вспышками мелькали картинки минувшего дня, а по коже струились афтершоки от прикосновений грешного Михаила. За рёбрами тоскливо заныло. И не по соседу — нет. По счастью. Обычному такому женскому счастью, где дом — полная чаша, а в нём детский смех. И сильные руки ежедневно страхуют, позволяя ошибаться, рисковать и быть просто его женщиной.

Потому что он — стена. А я за ней.

И по ночам наступает магия — любовь вспыхивает и укутывает в своё мягкое одеяло. Он рядом — и больше ничего не надо.

Но жизнь моя к тридцати трём годам сложилась так, что всё у меня было как у людей: квартира, работа, пару кредитов, отпуск раз в год и дача в розовых мечтах. А вот с любовной любовью так и не сложилось.

Но я свято верила в то, что лучше буду одна, чем рядом с кем попало.

Уснула под гул собственных неугомонных мыслей, а утром проснулась и поняла, что на стрессе и после бутылки вина, забыла поставить будильник. И проспала. По жести!

Собиралась как не в себя. Одновременно чистила зубы и вызывала такси, а затем уже на ходу заливала в термос крутой кофе без сахара и молока. Повязала на тело платье-халат боевого защитного цвета, мазнула по губам морковным тинтом, обула палёные Лабутены и вышла за дверь, кликая по кнопке лифта и молясь всем богам, чтобы он в кои-то веки работал.

И свезло!

Кряхтя и тужась, металлическая консервная банка принялась карабкаться на мой этаж, а когда сделала это и распахнула передо мной свои исклеенные рекламой врата, то я внутренне трехэтажно выматерилась.

Почему?

Потому что позади меня открылась входная дверь святого гамадрила, а спустя всего секунду я услышала его насмешливый голос:

— Однако утро перестаёт быть томным...

Вся покрываюсь льдом и чувствую яд на языке, но к соседу поворачиваюсь уже с лучезарной улыбкой во все свои тридцать два зуба и подмигивая, кокетливо накручивая длинный, белокурый локон на указательный палец.

Святой Михаил тут же спотыкается на ровном месте, жалко только, что не падает и не ломает конечности в трёх местах. Вангую: «Илизаров» был бы ему невероятно к лицу. Но, увы. А потому мне лишь остаётся лицезреть лёгкий утренний шок в голубых глазах соседа и его хмуро сведённые брови.

Но и это не всё.

Я отступаю в сторону и делаю приглашающий жест внутрь жестяной банки, зовущейся лифтом:

— Прошу вас, Гамадрил Поликарпович, проходите. И езжайте себе с богом.

— Мироточишь с утра пораньше, женщина?

— Всё для тебя, дорогой, кушай с булочкой.