Идея вечного возвращения в русской поэзии XIX – начала XX веков - стр. 27

«Пью жадно воздух сладострастья». Сладострастье – это чувственная любовь, о которой в «Тавриде» речь пойдет ниже. Но это и страстная любовь к жизни, жажда слияния с миром, жгучее стремление каждому мгновению придать характер вечности – воля к вечному возвращению.

«Как будто слышу близкий глас // Давно затерянного счастья». Это счастье примирения уже было, и оно возобновляется, вновь становится близким сейчас, мгновение высшего утверждения вечно возвращается. Чтобы достигнуть этого высшего примирения, необходимо научиться хотеть обратно (zurückwollen), творческой волей освобождать, преобразовывать и заново создавать прошлое:

«Всякое «это было» есть обломок, загадка, ужасная случайность, пока творящая воля не добавит: «Но так хотела я!»

Пока творящая воля не добавит: «Но так волю я! Так буду я волить!»

Но говорила ли она уже так? И когда это случается? Разве отделена уже воля от собственного безумия?

Стала ли воля сама для себя избавительницей и вестницей радости? Забыла ли она дух мщения и весь скрежет зубовный?

И кто научил ее примирению с временем и высшему, чем всякое примирение?

Высшего, чем всякое примирение, должна хотеть воля, которая есть воля к власти, – но как это может случиться с ней? Кто научит ее волить вспять?».[76]

Пушкин сумел найти путь избавления от отвращения ко времени и к его «было» – от отвращения, с которым он был знаком на опыте:

«“Это было”: так называется скрежет зубовный и сокровенная печаль воли. Бессильная против того, что сделано, – она злобный созерцатель всего минувшего.

Вспять не может волить воля; не может она победить время и стремление времени, – в этом сокровенная печаль воли».[77]

В «Тавриде» прошлое перестает быть тяжким грузом, оно преобразуется созидающей волей поэта в бесконечно возобновляемый, неиссякаемый источник радости, благодаря которому настоящее оказывается просвечено солнечными лучами счастья:

Впервые в рассматриваемом стихотворении внимание обращено на реальное действие. До этого речь шла преимущественно о ментальных актах: «не верую», «зачем не верить». Теперь герой свободно идет по наклону гор, за ней. Мы окончательно возвращаемся на землю, чувствуем твердую почву под ногами. «Я заклинаю вас, мои братья, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах!».[78] После витания в царстве теней перед нами действительный человек, способный испытывать не только чувство любви, но и эротические желания (очевидно, не доступные бесплотному, хотя и бессмертному духу):

Прежде говорилось о душе и о бессмертной платонической любви («Во мне бессмертна память милой, // Что без нее душа моя?).

Теперь появляется телесная любовь и