Идентариум - стр. 25

Константин устроился в такси, управляемом автопилотом, и задал маршрут на выдвижном табло. Человек избавился от лишних задач и действий, не подозревая, что выдворяет себя из собственного мира. Но вместе с тем Константину нравилась идея мироустройства, при котором встреча с человеком будет подобна огромной удаче. Впрочем, так происходило и в обществе, что полнилось людьми.

– Тебе не скрыться от сегодняшнего дня.

– К сожалению.

– Без капризов, всё-таки ты взрослая женщина, и обязана исполнять свои обязанности перед гостями.

– Только я их не приглашала.

– Верно, это сделала я, чтобы привнести в твою жизнь немного общения. И, кажется, ты сама не противилась просьбе Феликса устроить праздник без повода.

Ида поднялась со своей широкой постели, которую одновременно и любила, и ненавидела. В этой постели она сильнее, чем в каком-либо другом месте ощущала себя лишённой повода жить. Хотеть жить. С удручённостью обычно справлялся сон, но, когда тот покидал сознание Иды, она снова принималась сожалеть о наступившем новом дне.

– Надевай это платье, – Эрика выглядела непреклонной.

– Но оно же телесного цвета, – Ида испытывала недоумение, к которому примешалось смущение.

– Совершенно, верно.

– Я не могу.

– Я помогу.

Приняв из рук подруги платье, Ида направилась к ширме, что убедило Эрику прервать роль надзирательницы и покинуть спальню с застоявшейся атмосферой забвения.

Не каждая смерть берёт за душу. И в обновлённом обществе утратило силу завуалированное лицемерие с навязанными проявлениями сочувствия, жалости и доброты. Куда честнее выглядело равнодушие. И губернатор без внутреннего сопротивления принял единственно-верный способ проявления эмоций. Скорее их полное отсутствие. Но только не в том случае, когда речь шла о человеке, вошедшем в его жизнь слишком давно. Пусть даже едва ощутимо. Самоубийство Илоны Кратовой восстановило в нём функцию сопереживания и сопричастности к чужому горю. Хотя, это было и его горе. Его упущение. Он должен был проявить решительность много лет тому назад. Но нет, он уступил безучастности. Теперь же оставалось лишь вспоминать о прошлом. Оно сохранило отпечаток особенной жизни.

Непрожитая жизнь с её мечтами и идеями. Илона умела мечтать. Уж он-то знал. И какие это были красивые мечты, реализация которых украсила бы серый город, да что там, целый мир.

Прикрыв глаза, Святослав припомнил рисунки домов, созданные фантазией шатенки, испытывавшей трепет перед громоздкими творениями. Будто бы ей самой не хватало массивности. Может об этом и желала сообщить Илона. И он бы предпочёл любоваться и ею хрупкостью, и величием домов, которыми она, как архитектор, наполнила бы город. Образы домов, перекочёвывавшие на бумагу из её головы, обладали тактичной роскошью и грубостью форм. Какие-то дерзкие и могущественные, они высились на нарисованной территории, обещая проживающим в них людям обретение гармонии.

Мечты, как смятые листы с рисунками, наверняка пылились в каком-то ящике комода Илоны. И всё потому, что она оказалась любящей дочерью, не сумевшей покинуть родителей, привыкших зависеть от её помощи. И она помогала, пока не растратила все силы. Те самые, что даются человеку для проживания собственной жизни.

Святослав ещё раз перечитал досье, уместившееся на двух листах бумаги. Определённо Илона создала бы себе богатую биографию, имей свободу, чтобы жить.